— Но я же не знаю немецкого, — пригорюнилась Женька.
— Можно подумать, что английский для тебя родной, — заржал Кирилл. — Учи. Кто тебе мешает? К тому же у Борьки пластический театр, ему твоя правильная немецкая речь на фиг не нужна. Между прочим, у него все девки, то есть, извини, актрисы, из Молдовы и Украины. С ними-то, надеюсь, ты быстро общий язык найдешь. А в сентябре сразу мотанешь на гастроли.
— Ты не говорил, — удивилась Женька. — А куда?
— Жопой резать провода!
Кирилл допивал второй стакан водки, и ему уже стало весело. Женька обиделась.
— Да не куксись ты, дурочка. Отличный маршрут. Марсель, Афины, Стамбул. Мир посмотришь! Что еще надо?
— Ой, мамочки! Кирюшка, ты прелесть!
Женька вскочила с табуретки и, бросившись к нему на колени, обхватила Кирилла за шею:
— Как же я тебя люблю! Но это точно? Облома не будет?
— Слушай, сам не хочу. Насчет тебя мы с Борькой все детально обговорили. Он на тебя рассчитывает. Главное, чтобы ты не подкачала.
— Да ты что, Кирюшка?.. Я?.. Когда я тебя подводила? Тем более с пластикой у меня все в порядке, сам знаешь. Я с одной репетиции введусь. Фу, черт, сон как рукой сняло!
Женька соскочила с его колен, схватила свою недопитую бутылку «Хванчкары» и закружилась с ней по кухне, представляя трагедию страсти с эротическими элементами. Распевая «Хабанеру», она выделывала умопомрачительные па. При этом она постукивала пальцами, унизанными дешевыми кольцами, по горлышку бутылки, создавая полную иллюзию звука кастаньет. В феерическом танце она сорвала с крючка красный фартук и стала размахивать им перед Кириллом, как плащом перед быком. Кирилл ей подыгрывал и выпучивал глаза, издавая страшные гортанные звуки. Извиваясь змеей, Женька изображала одновременно и тореадора, и Кармен. На словах: «Меня не любишь ты, так что же, зато тебя люблю я…» — Женька широким жестом отбросила фартук, эффектно поднесла бутылку к губам, сделала большой глоток, откинула волосы со лба и, схватив со стола нож, продекламировала:
— Тебя люблю я и заставлю себя любить!
Отстукивая ритм разбитыми шлепанцами, Женька, сверкая глазищами, пошла прямо на Кирилла. Он не стал дожидаться кровавой развязки и, увернувшись от острия лезвия, направленного прямо ему в грудь, громко зааплодировал:
— Браво, браво! С показом вас, сударыня! Закройте занавес!
Женька расхохоталась, выпустила нож, но с бутылкой не рассталась. Отдышавшись, она села на пол рядом с Кириллом, обняла его за ноги и, запрокинув раскрасневшееся лицо, тихо спросила:
— А ты со мной поедешь на гастроли?
— Не знаю, солнышко, не знаю. Может быть. Скорее всего будет так — ты уедешь, а я здесь закончу наши дела и через пару недель тебя догоню.
— А я буду тебя ждать. Да?
— Да, солнышко, да.
Кирилл задумался. Он никогда не сомневался в том, что Женьку недооценивают, воспринимая просто хорошенькой дурочкой. Он давно уже понял, что надо грамотно ею руководить, и тогда она свернет горы, сама не заметив того. Она была чудной актриской, явно не без способностей. Миленькая, органичная, незаменимая в ролях легкомысленных девиц, классическая субретка, каковой он ее, собственно, сначала и воспринимал. Но сойдясь с ней ближе, он по достоинству оценил пословицу про тихий омут. Девка оказалась шебутной, в какой-то степени простоватой, но отнюдь не наивной, и главное, что являлось крайне редким качеством, — очень верной.
Но ему и в голову не могло прийти, что эта кукляшка обладает таким яростным темпераментом, выразительностью и, чего греха таить, настоящим талантом, о котором сама не подозревала. Вероятно, ей просто не повезло — не попала она в руки к толковому мастеру, который смог бы раскрыть ее способности и вытащить на свет божий все ее достоинства. Кирилл серьезно размышлял, не продешевил ли он, пристроив ее Борьке за три копейки.
Кирилл не рассказал Женьке, что Борька Миронов, его бывший однокурсник, уже пять лет занимался поставкой девок из стран СНГ в бордели Турции и Греции. Он также не поведал ей, что еще в июне связался с ним и договорился, что Женьку вывезут в Стамбул, где и потеряются ее следы.
Но пока она была ему нужна, и он убаюкивал ее в постельке, приговаривая:
— Спи, солнышко. Все у нас получится. Ты умница. Спи, моя хорошая.
Глава 43
— Вы простите меня, Александр Владимирович… Я при нашей встрече не рассказала вам ничего… И потом еще по телефону налгала. Стыдно…
Любовь Николаевна говорила очень тихо. Клюквин сидел рядом и внимательно слушал ее.
— Но я не жалею. Оброни я тогда хоть слово… — Ревенко закрыла глаза и замолчала.