— Доберусь как-нибудь. Не думай об этом. Мой врач рекомендует длительные пешие прогулки.
Трамвая, как водится, не было и в помине, и они отправились пешком. И опять не обмолвились ни словом.
Дошли до подъезда. Кирилл взял ее ладонь и прижался к ней холодной, мокрой щекой.
— Солнышко, когда я тебя увижу?
Любка задумалась, мучительно борясь с собой. Предупрежденная о ее позднем возвращении, Дина Григорьевна забрала Коляна к себе, и квартира была свободна. Пригласить Кирилла, в общем-то случайного знакомого, было боязно, но и расстаться с ним не было сил. К тому же как ему, бедолаге, добираться ночью пешком через всю Москву…
Пока Любка думала, раздались громовые раскаты, сверкнула молния, и вдруг хлынул настоящий ливень.
— Ой, что же мы стоим! Побежали! — Любанька подтолкнула Кирилла, и они очутились в парадном. Вопрос решился сам собой.
Они сидели в кухне и пили горячий чай. Любка жарила свиные отбивные, заготовленные в морозилке Диной Григорьевной для 9 Мая, и они разговаривали, разговаривали, не в силах остановиться. Собственно, говорил только Кирилл, а Любка слушала его, поражаясь, что существует где-то какая-то совершенно иная, неизвестная ей жизнь. Не привычная ей — домашняя, школьная, потом институтская, приглаженная и благополучная, с ее мелкими и глупыми проблемами. А совсем другая, провинциальная и далекая, с комбижиром вместо масла, с порванными газетами вместо туалетной бумаги, с сибирскими пельменями из рыбных потрохов на Новый год. Кирилл рассказывал ей о своей больной матери-пенсионерке, уже пять лет хромающей на костылях по квартире в Новокузнецке, об отце, военном летчике, погибшем десять лет назад во время испытательного полета, о старшей сестре, по глупости оставшейся матерью-одиночкой и теперь сильно пьющей. О том, как он сам двенадцатилетним мальчишкой пошел на алюминиевый завод приляпывать ручки к кружкам, чтобы хоть как-то поддержать семью. Как после восьмого класса поступил в кулинарный техникум, стал поваром высшего разряда в городском ресторане, как ушел оттуда после того, как спер свой первый и последний кусок говядины. Не желая стать ворюгой общепита, поступил в местный Институт культуры, а потом приехал в Москву, и его сразу приняли в ГИТИС.
Любка слушала его и понимала, что отдаст все на свете, лишь бы этот человек остался в ее доме навсегда. Он вызывал ее на откровенность, она бесконечно доверяла ему, но так и не решалась рассказать ему о сыне. Она уже успела втихомолку снять в ванной детские трусики, маечки и колготы, запихнула их в мешок с грязным бельем и засунула его под раковину.
Начинало светать. Любаня пошла стелить постель.
Пока Кирилл допивал чай, она сволокла все детские игрушки в угол и накрыла их теткиным покрывалом. Завела будильник на девять утра и вернулась за Кириллом.
Он выключил в кухне свет, обнял ее за плечи, и, едва различимые в предрассветной хмури, они легли на свежие, хрустящие простыни.
Утром они пили кофе. Любане надо было на репетицию в театр, а Кириллу в институт на лекцию. Любка встала чуть раньше и успела приготовить сырники с вишневым вареньем.
— Господи! Как же ты похожа на мою мать! — облизывая пальцы, улыбался Кирилл. — Она тоже каждое утро пекла оладьи с вареньем. Фантастика! — Кирилл перегнулся через стол, обнял Любаньку за шею и поцеловал в губы.
Любка утерлась рукавом, отвернулась, посмотрела в окно и вдруг заплакала.
— Ну что с тобой такое? Солнышко мое… — Кирилл встал из-за стола, подошел к Любане и обнял ее за плечи. — Скажи мне, что-то не так? Я тебя обидел?
— Да что ты, Кирюша! Нет, конечно! — Любка кинулась ему на грудь и разрыдалась. — Ты такой хороший, такой честный… А я… а я… — Она захлебывалась плачем. — Я тебя обманула… Я тебе не сказала… не сказала…
— Ну что ты мне не сказала? Ну что? Про сына своего? Так я знаю.
— Знаешь?! — Любка запрокинула зареванное лицо. — Откуда?! Кто тебе сказал?
— Неважно. — Кирилл тихонько гладил ее по волосам и нежно целовал в шею. — Успокойся, ладно? Главное, что я тебя люблю. Мне все равно, что у тебя было раньше. А твой ребенок для меня не имеет никакого значения.
Любка резко отстранилась:
— Это как, никакого значения?.. Ведь если мы будем вместе…
— Если мы будем вместе, тогда и решим. А я хочу, чтобы мы были вместе. Хочу, чтобы ты каждый вечер ждала меня в этой уютной кухне, кормила меня, хочу спать с тобой.
Кирилл не врал. Хотя он и предпочитал длинноногих худышек, Любанька оказалась такой мягкой, податливой, домашней, что он был сражен контрастом. Он вспомнил, как ночью она стыдливо закрывалась одеялом, просила не включать лампу, как робко целовала его. Он всерьез подумал о женитьбе.