Медленно приоткрылась дверь, и в нее просунулась Катькина голова.
— Любовь Николаевна! Что-нибудь случилось? — осторожно поинтересовалась секретарша.
— Что? Что? Что такое?! — от неожиданности Ревенко сорвалась на крик. — Выйди вон! И принеси лимон!
— Простите меня, Любовь Николаевна, я только подумала… У вас такой вид… — всхлипнула перепуганная Катя.
— Что ты несешь?! Какой вид? Убирайся! — Ревенко схватилась за сердце. На нее навалилась одышка.
— Ну ладно, я уйду. — Привыкшая к гневным выходкам хозяйки, Катька ретировалась. — А лимон-то нести?
— Неси. Если срочно сделаешь, двадцать процентов твои.
— Что? — не поняла Катька.
— Да ничего, — спохватилась Любовь Николаевна и устало отмахнулась от секретарши. — Хотя нет, постой… Разыщи мне Кирилла, пусть немедленно явится сюда.
— Да, конечно, я сейчас…
— И вот еще что. — Ревенко потерла переносицу, пытаясь сосредоточиться. — Все бумаги по делу Чикиной передай Петрову, пусть Виктор Григорьевич лично займется. Меня пока этим не доставай, доложишь в пятницу.
— Слушаюсь, — ляпнула секретарша и рванулась к двери.
— Да подожди ты, егоза. Запомни, это важно. Если позвонит Настя, жена Филимонова, соединяй немедленно. Пока все.
— Есть! — с перепугу выпалила Катька и скрылась в приемной.
Ревенко расслабленно прилегла на диван и принялась размышлять, взвешивая ситуацию и просчитывая свои возможности. Врагов у нее вроде бы не было. Все разорившиеся мелкие агентства безропотно вошли в ее концерн, их бывшие владельцы по договоренности получали приличный процент, а сотрудники были довольно гуманно уволены. Всем выплатили нехилую компенсацию, а самых толковых Любовь Николаевна взяла к себе в «Атлантиду», а именно бухгалтершу, пресс-агента, фотографа и двух ассистенток по актерам. Она сломала голову, раздумывая, кто бы мог ей мстить. Она перебирала в памяти лица, имена и фамилии, телефоны и адреса, прокручивала события последних месяцев и даже лет и не находила никакого компромата. Все ее действия были безупречны, и со стороны «Атлантиды» она подвохов не ждала. Вентилятор дул прохладой ей в лицо, не принося ни успокоения, ни свежих мыслей. Она думала о сыне, и ей казалось, что сердце останавливается в груди.
В это же самое время Настя Филимонова в панике металась по квартире, не зная куда себя деть. Она заперла дверь на оба замка и цепочку и закрыла все окна и форточки, несмотря на то, что квартира располагалась на шестом этаже восьмиэтажного дома.
— Черт, черт, вот черт! — Обливаясь потом от жары и от страха, она плотно задергивала шторы. — Вот ведь влипли, вот влипли! — Она не замечала, что говорит сама с собой вслух. — Черт с ним, с Коляном, хотя мальчишку, конечно, жалко, он же пацан совсем. Но Ревенко баба богатая, к тому же со связями, она быстро разберется, и ее-то сыночка отпустят. А вот что с Витькой будет? Как ни крути, а он — свидетель. И не нужен он ни бандюкам, ни уж тем более этой холеной суке. Скорее всего его прихватили просто за компанию, и за него она платить не станет. Убьют они его, наверняка убьют. За что Витька-то страдает? А я?!
Настя распласталась на паласе и, глядя в растрескавшийся потолок, беззвучно заплакала.
Настя уже третий год была замужем за Виктором Филимоновым, личным водителем Любови Николаевны Ревенко. Ей было двадцать два года, она была довольно миленькой, очень худенькой девушкой с огромными серыми глазами и копной светлых волос. Даже многочисленные веснушки не портили ее прелестного личика. Она училась в театральном институте на экономическом факультете, куда два года назад ее пристроила Ревенко.
С Виктором она познакомилась совершенно случайно.
Три года назад, в июне, она предприняла очередную бесплодную попытку поступить на актерский факультет РАТИ. Провалившись, как и в прошлом году, на втором туре, она решила, что на этом жизнь не заканчивается и уж она-то со своей внешностью не пропадет. Есть, в конце концов, модельные агентства и Дома моды. Надо просто отдохнуть, отоспаться и начать все сначала. Ей пока не приходило в голову, что в театральный институт берут не за внешность, а за способности. А уж если эти качества еще и совпадают…
Будучи по натуре девушкой веселой и неунывающей ни при каких обстоятельствах, свой провал она решила отметить, причем громко.
— Эй, мужики! — Она подошла к товарищам по несчастью, понуро опустившим головы и проклинавшим бездушных педагогов.