— Я полагаю, просто тяжелая депрессия.
— Да, но вы сказали, что она ничего не знает о пропаже сына. Как же так?
— Это я так, не подумав. Конечно, она знает. Оттого, видимо, и больна. Да вы сами позвоните ей или с родственниками ее свяжитесь.
— Да, конечно, теперь уж непременно. Но должны ли мы скрывать факт нашей встречи?
— Ну, в общем, такой необходимости нет, это на ваше усмотрение. Но вы, в свою очередь, если что-то припомните или узнаете, позвоните мне, пожалуйста. — Быстрицкий достал визитку и протянул ее Галдину. — Здесь все телефоны, и рабочий, и домашний. В любое время суток. Всего доброго.
— Стойте! — На террасу вылетела совершенно зареванная Валерия Васильевна. — Не знаю, поможет ли вам это, но я совершенно точно вспомнила. Любаша брала путевку Колечке в Ираклион. Это на Крите, в Греции. И еще она настаивала на экскурсии в Афины. Числа я не могу определить, но вы позвоните в турагентство. Это где-то на Брестской, называется, кажется, «Сорек».
— Спасибо, Валерия Васильевна, ваша информация бесценна.
— Правда? — Держась за сердце, Галдина бросила на Быстрицкого взгляд, преисполненный надежды.
Быстрицкий честно кивнул.
— Дарлинг, успокойся, — Вадим Андреевич приобнял жену за острые плечи. — Все образуется. Нас будут держать в курсе. А ты сегодня же позвони Любочке, узнай, может, ей помощь какая нужна. Мы сделаем все возможное.
— Ну, что же, спасибо вам. Валерия Васильевна, а заварочку-то?
— Ах да, совсем забыла. — Лерка просветленно улыбнулась, подошла к навесному шкафчику, поднялась на цыпочки и, порывшись где-то в глубине, извлекла хрустящий пакетик. — Вот, будете пить и меня вспоминать.
— Непременно.
Быстрицкий откланялся и, прихватив пакетик с гремучей смесью, поспешил в Шереметьево.
Валерия Васильевна аккуратно промокнула салфеткой слезу, зажгла благовонные палочки, издававшие едкий запах, расставила их по всей террасе и заставила мужа смывать из шланга «черные следы», которые оставил на участке «нехороший человек» Быстрицкий.
Когда дело было сделано, они вернулись в дом.
Зарядил мелкий дождик. Опасаясь сквозняков, Вадим Андреевич закрыл окна, послюнявил пальцы и, загасив все палочки, выбросил их в помойное ведро.
Лерка ему не препятствовала. Она взяла первую попавшуюся кассету, вставила ее в деку и развалилась на мягком диване. Терраса наполнилась волшебными звуками Верди. Блаженно потягиваясь, Лерка мурлыкала себе под нос арию Каварадосси «Мой час настал» и дымила уже третьей сигаретой.
Вадим Андреевич не спеша накрывал на стол.
Сначала появился огромный, спелый арбуз, потом холодная индейка, затем недоеденный торт-мороженое. Он тихонько позвякивал вилками и ножами, искоса поглядывая на жену. Закончив сервировку, он открыл навесной шкафчик и достал бутылку шотландского виски. Разлив янтарную жидкость в изящные стаканы, Вадим Андреевич грузно опустился в Леркино любимое кресло и призывно посмотрел на жену. Та нехотя сползла с дивана и пересела к столу.
— Признайся, дарлинг, а ведь ты не верила.
Вадим Андреевич дотянулся до Лерки, снял с нее темные очки и любовно поцеловал жену в лоб.
— Пей, моя хорошая, теперь можно. Теперь все можно.
Он отрезал кусок индейки и положил Лерке на тарелку. Она к мясу не притронулась и только маленькими глоточками потягивала виски.
— Свершилось. Она получила свое. И, как я тебе обещал, мы в стороне. На заказчика они вряд ли выйдут, а если и выйдут, он рта не раскроет, это не в его интересах. Так что мы с тобой…
— Ты.
— Мы. Я-то только в Шереметьеве страховал, а это еще доказать надо. Я просто был на работе. А вот число и номер рейса узнавала от заказчика и сообщала им ты, дарлинг. Так что не груби мне, родная.
Вадим Андреевич с удовольствием потянулся, хрустнув костяшками пальцев.
— Господи, как же сладка выстраданная месть…
— Не месть, а возмездие. Если ты, конечно, способен понять разницу.
С этого дня в доме Галдиных воцарилась идиллия.
Глава 36
Любовь Николаевна почти не обманула следователя в телефонном разговоре. Она действительно мчалась по Ленинградскому шоссе в сторону Твери.
Вот только добраться ей нужно было до Клина, проехать еще около пятнадцати километров, свернуть у поселка Ямуга, затем за деревней Троицыно выехать на проселочную дорогу, миновать птицефабрику и ровно в двадцать ноль-ноль остановиться в чистом поле.
Здесь должен был состояться обмен. Один миллион американских долларов валялся на заднем сиденье, упакованный в черную холщовую сумку.