— Видишь, Ахтынкулук, уважаемый, — приобнял он вождя, — хорошая колесница — моя! — Он ткнул себя в грудь. — А вот он, и он, и он, — Костя указывал пальцем на местных, — трогать, ломать, плохо!
Вождь, кажется, понял. Закивал головой, мотая яркими перьями, и выставил вокруг крузача вооружённых воинов:
— Колесница стоять. Трогать плохо. Уги-уги — и поднял кверху палец.
— Ага, уги-уги, — подтвердил Костя и подмигнул Илье. — Мировой мужик! — затем достал из багажника отполовиненный ящик водки и торжественно вручил его одному из воинов, показывая жестом следовать за ним в большую хижину.
Вечером у вождя собралось всё высшее общество клана. Огненная вода пришлась по вкусу всем приглашённым. С десяток самых отважных воинов, покачиваясь в такт, монотонно распевали песни, женщины суетились у очага.
— За знакомство! — чокнувшись с вождём, Костя в очередной раз опустошил пиалу, снял со своего плеча нежную ручку Амилы и повёл её за собой на улицу, где на тёмно-лиловом небосводе уже начинали рассыпаться незнакомые частые звёзды. Парочка смело направилась к ближайшим кустам, но они уже оказались заняты.
— Понимаешь, — доносился из густых зарослей голос Ильи. — Дело не в тебе, дело во мне. Я не могу взять тебя с собой, потому что… потому что ты достойна большего…
— Красавчик, — вздыхала в ответ рыжая пышнотелая дама, никак не желавшая отцепиться. — Мой красавчик. Илуха… Иди сюда…
Хоть Костя и выпил изрядно, но в третий день пьянки без перерыва водка уже не оказывала нужного эффекта, лишь слегка туманила разум. Но его остатки подсказывали Косте, что «сам погибай, а товарища выручай». Поэтому, бросив недоумевающую Амилу в сторонке, Костя изо всех сил свистнул, отвлекая внимание рыжеволосой сестры вождя.
— Илья, ты здесь? — гаркнул он, когда шорох в кустах затих.
Спустя полминуты из зарослей выглянула взлохмаченная голова полураздетого Ильи, а за ним на коленках выползла недовольная толстушка, зажимая в руке его майку. Илья осторожно, стараясь не навлечь на себя лишний гнев крупной женщины, вытащил свою вещь из её пальцев, и поспешно натянул на себя, шиворот-навыворот.
— Спасибо, друг. Век помнить буду…
— Будешь должен, — усмехнулся Костя.
— Костян, друг, давай уедем отсюда, пока не поздно, а? Нехорошее у меня предчувствие насчёт этих… сектантов. Понимаешь? — жалобно протянул Илья, уводя своего друга подальше от разъярённой Шатхи.
— Забей! Куда ж мы поедем на ночь глядя, уги-Ильюха? — Костя достал сигарету и протянул Илье. — Утром проснёмся, потом разберёмся.
— Ага, — Илья затянулся, пустив дымок колечком. — Мы за весь день не разобрались. Завтра будет то же самое. Пойду-ка я в дом, подальше от этой сумасшедшей…
Илья рванул в хижину вождя, а рыжая, не отставая ни на шаг, ринулась следом. Костя растерянно остался стоять на дорожке под пристальным взором Амилы, укутавшей обнажённые груди длинными локонами.
— Шатха — плохо. Амила — хорошо. Да?
— Да. Пошли, Милка, пока не передумал, будем делать хорошо. — Костя бросил на землю окурок, затушив его ногой, и по-хозяйски обнял Амилу, увлекая её к злополучным кустам, откуда только что чудом спасся его друг.
— Костя — хорошо, Амила — хорошо, — кивнула в ответ девушка, послушно следуя за своим возлюбленным.
Глава 5
Утро четвёртого дня или что за праздник без мордобоя
«Если бы печень могла диктовать мозгу, не нашлось бы ни одного повода для застолья»
Сабир Омуров
— Зуев! Вставай! — громкий голос Кости звенел над ухом, как колокол.
— Да пошёл ты… Ещё будильник не звонил, рано на работу, — пробормотал спросонья Илья, не открывая глаз и поворачиваясь на другой бок.
— Какую работу? Очнись! — дёрнул его за плечо Костя.
Илья, превозмогая себя, кое-как разлепил припухшие глаза, удивлённо рассматривая хижину, в которой, кроме Кости, никого не было. Бок, на котором пришлось спать, весь затёк от проведённой на плетёной циновке ночи. Илья с неясным мычанием заставил себя подняться и присел на импровизированном ложе, вытянув ноги в тяжёлых ботинках.
— Воропаев, — вздохнув, потёр он лицо обеими руками, — я думал, это кошмар приснился…
— Не знаю, у кого кошмар, а у кого всё пучком. Чё раскис? Похмелить? —
Костя поднял глиняную плошку, в которой плескалась водка с плавающими в ней дохлыми мухами и поморщился: — Не, новую принесу. — Он решительно направился к выходу.
— Постой! — окрикнул его Илья, которого едва не стошнило при виде спиртного. — Ты как хочешь, а я больше пить не буду. Я эти дни на всю жизнь запомню.