– Да, конечно! Ой, у меня же с утра процедура… да нет, я на двенадцатичасовой успею!
– К охране не подходи, позвони мне, я выйду и тебя проведу. И ещё… нет, всё при встрече! Нет… даже не знаю… в общем, Люба, никому не говори о том, что со мной договорилась!
Что там такое случилось, что Люся, такая с детства собранная, блеет и не знает, что сказать? Но главное, что она организует встречу с детьми! А уж Люба найдёт нужные слова, чтобы переломить их настрой!
Остановившись у крыльца школы, Люба набрала номер Люси. Через пару минут учительница выскочила на школьное крыльцо и помахала ей рукой. Приобняв её, потащила мимо охраны. Из вестибюля они спустились под лестницу и нырнули в дверь лаборантской:
– Через десять минут звонок. Посиди, я урок закончу.
Открыла дверь, ведущую в класс, и сказала:
– Ну? Кто-нибудь решил?
После звонка Люба услышала, как загудел класс. Потом шарканье ног, и гул переместился за другую дверь. Люся заглянула в лаборантскую, закрыла дверь, ведущую в коридор, и сказала:
– Жди. Да, Люба, ты с Ириной давно общалась?
И тут до Любы наконец-то дошло!
– Ты имеешь в виду, что Ирина на моего бывшего мужа глаз положила? Да плевать мне на них обоих!
– Так ты знала?
– Нет. Но я обиделась, когда она в болезни меня не поддержала. Поэтому давно с ней не разговаривала. А ты боялась, что она нас Кузнецовым заложит?
Стукнула дверь. Люся ушла в кабинет и появилась в дверях, обнимая детей:
– Вот они. Общайтесь.
Катя стала вырываться из её рук:
– Людмила Павловна, вы нас обманули! Денис, мы уходим!
Вот тут Люся показала свой характер. Она вцепилась в плечо Кати и форсировала голос:
– Катя, не включай деточку, тебе пятнадцать лет. Взрослые люди, когда имеют друг к другу претензии, их высказывают, а не дуют губки и не истерят. Вот мама из областной онкологии сорвалась, чтобы с вами поговорить…
– Что?! Мама, у тебя рак?
– Вот что бывает, когда не разговаривают. А ты думала, что мама твоя поехала прыщи прижигать? Всё, общайтесь, – осеклась она, увидев, что Люба отрицающе мотает головой, прижимая к груди заревевшего Дениску. – Я в кабинете. Никто вас не потревожит.
Катя обняла мать и брата и тоже заплакала. А Люба в объятиях своих детей вдруг подумала: «А что это я помирать собралась? У тёти Клавы кишечник серьёзно затронут, и то не сдаётся. Ещё поживу!» Потом они присели, не разрывая объятий, и Люба отвечала на их вопросы:
– Да, опухоль. Её вырезали, теперь облучают. Потом будет несколько курсов химиотерапии… Это такое лечение, когда человеку вводят всякие яды, чтобы раковые клетки убить… Похудела? Нет, я просто вернула прежний вес. Помнишь, когда я толстеть начала? Когда бабушкина Тамара Анатольевна мне уколы назначила… Бабушка? Нет, конечно она не хотела, чтобы я умерла, когда на операцию не отпускала. Просто она очень уверена в своей подруге Тамаре и в собственных знаниях в медицине. Она думала, что лучше докторов диагнозы ставит… Нет, я на бабушку не обижаюсь. Вам она бабушка родная, а мне абсолютно чужой человек. И я ей чужая дочь, поэтому ей меня не жалко… Папа? Он тоже мне чужой… Нет, я не обижаюсь и не сержусь. Просто брезгую.
– Это из-за любовницы, из-за Светки? Мам, они разошлись, – сказала Катя. – Бабушка её с работы прогнала, папе сказала, что денег не даст. А на фиг он ей без денег? Он же старый. И по путёвке она его с нами в Турцию отправила. А сама с Тамарой Анатольевной на Кипр летала. Мам, возвращайся! Ну, ради нас!
– Катя, скажи, как папа ко мне относится?
– Он хорошо относится, – быстро ответил Денис.
– Хорошо – это как? Он говорит мне добрые слова? Он помогает мне в домашних делах? Он не даёт обижать меня другим? Он беспокоится, когда я болею?
Денис огорчённо засопел. Катя раздражённо сказала:
– Ты нас обманула! Сказала, что не обижаешься, а сама обижаешься!
– Что было, то было. Я закрыла эту страницу. В нашей семье было так: я обслуживала вас как Золушка, а вы меня не уважали и не ценили. Он часто обзывал меня даже при вас. Нет?
– Он больше не будет, – заныл сын.
– Он будет делать дома всю тяжёлую и грязную работу? Он будет запрещать бабушке называть меня дурой? Он сам не будет так меня называть? Он не будет гнать меня туда, где, он знает, мне будет плохо? Вы верите, что так будет?
– Мама, так, конечно, не будет. Но он будет меняться, – обняла её дочь. – Ну, ради семьи!
– Катя, меньше, чем через два года, ты закончишь школу и уедешь учиться в Москву. Тебя там, вдали, будет греть мысль, что я терплю боль и унижение ради семьи?
– Ладно, я поняла, мы эгоисты. Тогда скажи, как мы будем жить сейчас?