Как ни противно, но придётся просмотреть запись ещё раз. Не всю, фрагментами. Кажется, в одном месте второй, который в бейсболке, поворачивается так, что виден его профиль. Фас разглядеть нельзя из-за козырька, который полностью закрывает лицо для камеры, которая направлена под углом сверху вниз. Вдруг она видела этого убийцу в окружении Стаса?
Вот этот момент. Стандартный какой-то профиль, да и освещение неважное. Ухо виднее, чем нос… ухо?! Это же…
Это кошмар её юности. Она даже рисовала это ухо для следователя: очень рельефная раковина, козелок уродски большой и вывернут наружу, почти отсутствует мочка, зато вверх ухо вытянуто сильно. Следователь тогда сердито отмахнулся.
Вот и уши Стаса освещены резко… только это не Стас! Она вернулась к фрагменту, где почувствовала фальшь, к уходу убийц. У него же часы на левой руке, а Стас – левша, и всегда носит часы на правой. Вообще пижонство эти часы, у всех же телефоны. Но для Стаса это ещё и алиби. Молодец, он припас не компромат на себя, а своё оправдание! И Люба от облегчения расплакалась. Кто-то сунулся в кабинет: «Любовь Эдуардовна!», но она сердито отмахнулась, вытирая слёзы. Дверь захлопнулась, Люба снова уставилась на экран. Кто этот двойник? Да ясно кто, помнится, как-то она глядела на него из этого же дома и так же сверху, и так же приняла за Стаса. И понятно, кто третий. А ещё понятно, что обратиться ей с этой записью не к кому: следователь что-то мутит с Большаковым-младшим, адвокат дудит в одну дуду со следователем. И Вова Ушан, помнится, в полиции служил. Может быть, и сейчас служит.
Люба умылась холодной водой и пошла наводить порядок во вверенном ей здании.
В четверг она на работу явилась в платье. Нашлось в её гардеробе такое, захваченное впопыхах из квартиры Кузнецовых кем-то из соседей, она бы не взяла. Пару раз только надевала года два-три назад, а потом после уколов резко потолстела и носить уже не смогла. А теперь оно было ей свободно. Ну, подпоясалась узким ремешком, и очень даже стала элегантно смотреться, все на работе не сразу узнавали и забросали комплиментами, ведь привыкли видеть её в джинсах и рабочем халате. А Люба так решила: если её убьют те, кто стремится повесить всё на Стаса, должна она в свой последний час выглядеть красиво.
Через два часа поднялась на четвёртый этаж и сказала управляющему, что уходит до конца дня. Он было закочевряжился: «Почему?», а она отрезала: «Прокурор пригласил». Он осёкся. Люба сбежала вниз и в ожидании такси позвонила Саше:
– Пожалуйста, задержи Дениса в школе до вечера, пока не позвоню. Если не позвоню, вообще не отпускай. Всё потом объясню. Я иду в городскую прокуратуру.
В приёмной было не так много народа. Она спросила, как тут очередь, ей ответили, что вызывают по порядку записи, она повесила плащ и настроилась на длительное ожидание. И только через час её пригласили.
Вошла, поздоровалась, присела по приглашению прокурора. Он спросил, не возражает ли Любовь Эдуардовна, что на их встрече присутствуют… скороговоркой перечислил имена и должности троих.
– Да по мне, чем больше народу увидят то, что я вам принесла, тем лучше, – ответила она. – Мне в руки попала видеозапись преступления. Качество съёмки неважное, но кое-что разглядеть можно. Следователя, ведущего это дело, я на днях видела с предполагаемым организатором преступления. А один из убийц – полицейский… ну, по крайней мере, восемнадцать лет назад был милиционером. И к кому мне обращаться, если не в контролирующий орган?
Люба вытащила флешку из кармашка сумки и протянула её прокурору. Но приняла её женщина, сидевшая сбоку. Она подвинула к себе ноутбук и уставилась на экран. «Там только на десятой минуте действие начинается, – подсказала Люба. – Я не специалист, ничего не сокращала». Сидевший рядом заглянул ей через плечо и спросил: «Это же в доме Большакова? Откуда у вас?..» «Всё объясню, смотрите». Встал из-за маленького столика у дверей и подошёл к ним молодой мужчина: «Ну вот, это Корнеев!» «А вот и нет, – возразила Люба. – Смотрите дальше».