вух парней. Подняла на них взгляд, краем глаза заметив, что на лавочке под каштаном сидела целая компания парней и девушек, и с любопытством глядела в нашу сторону. Ну, что ещё?! — Девушка, какая же вы страшная! — сказал один, и мой мир взорвался от дружного хохота и двух этих дебилов, и их не менее дебильной компашки на лавочке. — И без вас знаю! — вырвалось у меня. Смех вокруг стал ещё оглушительнее. Это невыносимо. Я пыталась убедить себя, что это, скорее всего, шутка такая, и лично против меня эти парни ничего не имели. Ну да. Прикол. Розыгрыш. Они, должно быть, сделали это на спор и выиграли. Но… разве мне от этого легче?! Это было последней каплей. Я не помню, как добралась домой. Слёзы застилали глаза, сердце рвалось и выворачивалось наизнанку и обратно много-много раз, иначе я не пойму, отчего так больно в груди. Проплакала в подушку до темноты, пока не взбунтовался мой чёртов больной желудок. И я подивилась, почему вообще жива. Почему меня не сбил грузовик?! Или поезд?! Не напал какой-нибудь маньяк?! Не свалился на голову метеорит?! Я предоставила провидению прекраснейшую возможность лишить меня жизни, шагая домой на автомате, с залитым слезами лицом, не обращая внимания ни на что абсолютно — и что же?.. Никто этой возможностью не воспользовался. Я была глубоко разочарована. Встала с постели опустошённой, раздавленной, униженной. Безвольной рабыней собственного желудка. Нашарила в темноте выключатель. Но свет не зажёгся. Телефон сел, потому что я, как обычно, забыла его вовремя подзарядить, поэтому о том, чтобы подсветить себе экраном, не могло быть и речи. Стараясь не думать о том, что в темноте могут прятаться монстры, привидения или даже бородатый мужик с топором (ну, а вдруг), я чертыхнулась, споткнулась о ножку стула и, придерживаясь руками за стену, осторожно, маленькими шажочками направилась в сторону кухни. Там тоже свет зажигаться не захотел, и я поняла, что в доме просто нет электричества. Ну и ладно. И так день коту под хвост. Нет, это ещё далеко не все несчастья на мою бедную головушку. Суп разогреть негде — микроволновка без электричества не работает, плита тоже не зажигается, а где у нас хранились спички, я не имела ни малейшего понятия. Вздохнула. Наплевав на всё, принялась черпать ложкой холодный суп прямо из кастрюли. Моя мама готовит отвратительно, я ещё хуже, поэтому, несмотря на жесточайший голод, кушать я это картофельно-макаронное недоразумение не смогла. Прости, мама. Я съела мамин обезжиренный йогурт, погрызла корочку вчерашнего хлеба, запила холодной кипяченой водой прямо из чайника, естественно, облилась, и уставилась в окно. На противоположной стороне улицы в домах горел свет. У людей жизнь, у меня — одно сплошное мучение. И хоть слёзы из глаз уже не текли, но на душе всё равно было прескверно. К тому же я до смерти боялась оставаться одной в тёмной квартире. С детства. Что, впрочем, не мешало мне быть фанаткой Стивена Кинга. Да чёрт! Мне так и казалось, что за моей спиной кто-то есть. Кто-то жуткий, противный, опасный. Слышались какие-то подозрительные всхлипы и шорохи. Я страшилась собственного дыхания. В висках как молотом по наковальне грохотал пульс. — Ва-а-ай! Да пропади оно всё пропадом! — вдруг возопила я и бросилась в прихожую, налетела на туалетный столик, больно ударилась бедром, что-то разбила, судя по запаху, мамины любимые духи, сунула во что-то ноги — кажется, во что-то разное, — сорвала с крючка курточку и выскочила на лестничную площадку. Дверь за мной автоматически захлопнулась. А ключи остались дома. На туалетном столике. Значит, домой я попаду только тогда, когда вернётся с работы мама. Сегодня она, кажется, в командировку не собиралась. По идее, если мне осточертело собственное существование, беспокоиться о том, попаду ли я сегодня домой, не должна. Так же, как и питать своё тело отвратительной бурдой, которую моя мать именует супом. Только… блин. Телу-то не прикажешь. Как ни крути, но оно, подлое, главенствует над человеческим разумом даже в наш просвещенный век. И даже тогда, когда ты мечтаешь о том, как бы лишить его жизни, оно не перестаёт хотеть есть и пить, потеть или мёрзнуть, жаждать любви и ласки. Пищеварительная система продолжает работать, сердце — качать кровь, мочевой пузырь — наполняться и опорожняться, прыщики — вскакивать на носу… Ну, может, кто-то вроде буддийских монахов и способен приказать своему телу заткнуться и не мешать спокойно жить, а я — не могу. Такая вот я непутёвая. На лестнице меня облаял соседский пудель Эдельвейс (сокращённо — Эдди), а его хозяин, экстравагантный тридцатилетний гражданин по имени Эрик, которому я нечаянно отдавила ногу, обматерил. Противным манерным голосом. Я тоже послала его куда полагается, и всё то время, пока спускалась с пятого этажа на первый, услышала в свой адрес много чего интересного. И в мамин тоже. Правды из всего этого было процентов двадцать, не больше, — ну, как говорится, кто из вас без греха, так уж и быть, пусть бросит в меня камушек. Да ну его, этого Эрика, он слишком много болтает. О чём это я вообще разговор вела?.. А. О теле. Сейчас оно, бедное, отчаянно хотело, чтобы его накормили чем-то съедобным и согрели. Лёгкая куртка давала мало тепла, джинсы с дырками на коленях тоже. Я, конечно, могла бы прогуляться бодрым шагом по улицам родного города, чтоб согреться, но, памятуя о моём исключительном сегодняшнем невезении, я не стала этого делать. А как же суицидальные мысли, спросите вы?.. Давайте я уточню. Вы можете страстно жаждать собственной смерти, мечтать о ней, представляя себя лежащей в гробу, даже строить планы, как лучше и безболезненнее уйти из жизни, но это не значит, что вы действительно это сделаете. Это как некий терапевтический эффект, разве нет? В ненависти или жалости к самому себе вы опускаетесь на самое дно. А потом просто отталкиваетесь от него двумя ногами — и выплываете. Всё. И жизнь снова кажется вам не такой уж скверной, даже приятной. Местами. И так до следующего дня, когда вы позволите себе однажды утром «встать не с той ноги». Потоптавшись немного у клумб с запоздавшими сентябринками и окончательно убедившись, что ни в одном из окон моего дома не горит свет, как, впрочем, и в двух соседних, я поплелась на детскую площадку, находившуюся аккурат напротив подъезда. Уселась на качели, завернулась поплотнее в курточку и воззрилась на звёзды. Это было моё любимое место и любимое времяпрепровождение лет с трёх. Здесь я позволяла своим мыслям унестись далеко-далеко, тело расслаблялось, и я, кажется, погружалась в состояние нирваны и достигала чувства покоя, расслабленности и пофигизма. Сейчас, думаю, мне немало придётся здесь посидеть, чтобы хоть как-то попытаться абстрагироваться от собственных страданий. Это нелегко, но возможно. По дорожке около дома время от времени проходили люди — мамы забирали своих детишек из детского сада, отцы семейства возвращались домой с работы, парни вели своих девушек в кино - или куда там они обычно ходят?.. И только одна я сидела на качелях, пытаясь примириться с собственной невезучестью и найти хоть что-то хорошее в своей жизни, что-то, за что её можно бы было любить. Наверное, моя проблема в том, что я склонна преувеличивать наличие в ней плохого. Случай в автобусе с пробравшейся мне под куртку рукой маньяка и агрессивной бабулькой сам по себе не может стать веской причиной для самоубийства. Ну, с кем подобного не случалось!.. Но если сложить всё остальное, что со мной приключилось до и после этого… Тоже нет. Однозначно. Лишить себя жизни из-за того, что по собственной воле отдала алкашу двадцатку? Или из-за идиота, который целоваться толком не умеет? Или из-за того, что в этом городе вообще немало идиотов и идиоток?.. Пф-ф. Не дождётесь. А то, что у меня нет парня… Как там сказал Захар, найти его — дело нетрудное?.. Наверное, не такое уж и трудное, если искать абы кого, а не того, при виде которого замирало бы сердце и подкашивались ноги. Ладно. Вот сойдёт прыщик — сразу приступлю к поискам. И я машинально стала напевать известную песенку: «Денег — ноль, секса — ноль…» Хорошая песня. Не знаю, что со мной не так, но подобная музыка часто вытягивала меня из жутчайшей депрессии. В опустошённое тело вместе с сырым октябрьским воздухом потихоньку возвращалось некое чувство, которое моя помешанная на йоге мама называла внутренней гармонией. Я называла это здоровым пофигизмом. Звёзды на небе сияли всё ярче. Сколько я ни расспрашивала своих знакомых, все говорили мне одно и то же, мол, когда они глядят на звёздное небо и пытаются постичь необъятные размеры и мощь Вселенной, все их проблемы отступают на второй план и вообще вся наша человеческая цивилизация кажется мышиной вознёй. Мне эта философия нисколько не помогает. Я думаю, звёзды, даже самые крупные из них, совершенно не подозревают, какая Вселенная заключена внутри каждого из нас. Они по сравнению с нами такие… предсказуемые. А мамы до сих пор не было. На дорожке показались двое шатающихся парней с бутылками в руках. Они развязно хихикали, курили и направлялись, по всей видимости, в беседку, находившуюся метрах в пяти от меня. Я не то чтобы сильно напряглась, но беспокойство почувствовала. Однако с качелей не встала. Может, пронесёт. Но тут на дорожке ещё кто-то появился. Нет, я всё же лукавлю. Я прекрасно знаю, кто это. Даже в темноте узнаю его походку. Но он, конечно же, пр