— Тем более, — ответил Рома.
Это так рассердило маму, что она закричала:
— Немедленно прекрати свои грубости! — и с силой захлопнула входную дверь.
— Действует, — усмехнулся Рома. — Идея! Чем это не дразнилка? Да еще какая это будет мировая дразнилка, если ее разучить на разные голоса.
Рома, быстро встав с дивана, подошел к зеркалу.
Он сначала сказал спокойно, обыкновенным голосом: «мало ли что», потом угрожающим шопотом и наконец, постучав по столу указательным пальцем, протянул долго и тоненько.
В дверь постучали.
— Войдите, — сказал Рома.
В комнату вошла соседка Мария Ивановна.
— Здравствуй, Ромочка! Можно позвонить по телефону? Мне очень нужно?
— Мало ли что, — ответил улыбаясь Рома.
— Удивляюсь, — сказала Мария Ивановна, — телефон не занят, а ему жалко.
— Тем более, — ответил Рома спокойно.
— Это просто хамство! — вспыхнула соседка.— Не съем же я ваш телефон?
— Мало ли что, — повторил Рома, скрестив на груди руки.
Мария Ивановна быстро повернулась и, выскочив из комнаты, сердито хлопнула дверью. Было слышно, как она на кухне загрохотала посудой и ругала Рому грубияном.
Рома от удовольствия потер руки и снова подошел к зеркалу.
Откинув в сторону руку, как это делают на сцене артисты, он набрал в грудь как можно больше воздуха и только хотел пробасить, как зазвонил телефон.
— Слушаю, — сказал Рома, быстро взяв трубку.
— Рома, — говорил в трубке голос Лени, — я хочу с тобой в кино пойти.
— Мало ли что, — ответил Рома.
— Слушай, если ты сердишься за голубя, так ведь у ней птенцы вывелись, — оправдывался Леня.
— Тем более, — холодно ответил Рома.
— Что же, по-твоему, я должен отдать тебе голубку, а птенцы пусть дохнут? Так? Да?
— Мало ли что, — повторил Рома, как попугай.
— Как мало ли что? — закричал Леня. — Это просто безобразие! Зверством это называется — вот как!
— Тем более, — сказал ему Рома ехидным голосом.
— Ну, знаешь, — зашипело в трубке, — после этого ты мне не товарищ, и вообще я с тобой даже разговаривать не желаю. — И Леня с сердцем бросил трубку.
Разговор сразу оборвался, но Рома был очень доволен своей выдумкой.
За обедом мама жаловалась отцу.
— Что с ним случилось? — говорила она.— Грубит, стал совершенно невозможным.
— Мало ли что, — заметил Рома, по своему обыкновению.
— Роман, — сказал строго отец, — чтобы это было в последний раз.
— Тем более, — ответил Рома, запихивая в рот кусок котлеты.
— Немедленно выйди вон из-за стола, грубиян! — крикнул отец и постучал по тарелке ложкой.
Рома встал и, надув губы, вышел из комнаты.
— Безобразие! — возмущался отец. — Откуда у него эта напускная грубость?
Роме одному сидеть в комнате скучно. Отец после истории за обедом не разговаривает, мама — сердится, а соседи по квартире демонстративно Рому не замечают, — будто бы и нет Ромы. Не только не говорят, а даже глядеть на него не желают.
— Ну, и пусть, — сказал Рома,— я в кино пойду.
Когда Рома вышел на улицу, уже зажигались огни. Дойдя до угла, он быстро перебежал дорогу и на ходу впрыгнул в проходящий трамвай.
Не успел Рома войти в вагон, как раздался свисток. Трамвай остановился, а подошедший осодмиловец сказал:
— Мальчик, зачем ты на ходу в трамвай скачешь?
— Мало ли что, — махнул рукой Рома.
— Полюбуйтесь, — сказал обидчиво осодмиловец, — в трамвай на ходу прыгает, да еще и грубит. А ну, выходи!
Рома сердито вышел из трамвая.
«Эх, — с досадой думал он, — и так на льготный вечерний сеанс опаздываю, а тут еще этот придира лекцию собирается читать. Ну, ничего, я его отбрею».
А осодмиловец спокойно продолжал убеждать Рому.
— Неужели тебе не стыдно, — говорил он,— безобразить? А если бы ты под трамвай попал?
— Тем более, — сказал Рома.
— Как тем более? Да знаешь ли ты, сколько кутерьмы бы тут было? Да и вожатому тюрьма.
— Мало ли что.
Осодмиловец удивленно заморгал глазами.
— Вот бесчувственный. Может, у вожатого семья и дети есть...
— Тем более, — ответил Рома, пожимая плечами.
— Ах, так? — сказал угрожающе осодмиловец и повел Рому в пикет.
Когда они вошли в маленькую комнату пикета, там был только один дежурный. Он сидел за письменным столом и читал какую-то бумагу.
— Чуть под трамвай не попал, — сказал сердито осодмиловец, указывая на Рому, — да еще всю дорогу грубил.