- Оглохла, сучка? – оказывается он так близко, что я чувствую от него запах дорогого виски. Дешевый этот ублюдок не употребляет. – Так я тебе сейчас уши отрежу, все равно незачем!
Он и правда вытаскивает здоровенный солдатский нож, складной с красивой резной рукоятью. Приставляет мне его к горлу.
- Выбирай, ухо, а может палец? – ухмыляется молодой урод, хватая меня за мизинчик, - а может что-то еще? – кладет ладонь на грудь и грубо трет сосок через ткань футболки.
С отвращением выдерживаю грубую ласку. А может, обойдется все? Сейчас подержится за сиськи и отстанет? Потому что если сейчас применю ножик, то меня точно убьют. Смерть Джамаля мне никто не простит!
- Застыла, сучка? Боишься меня? Правильно делаешь! Я убью тебя! Но сначала… ножом он задирает низ моей футболки кверху. Немного карябает кожу, специально.
- Ох, них*я себе! – видит он огромный, плохо заживший шрам, пересекающий мой бок. – А может, вторую почку достанем, а красотка? – улыбается он как больной маньяк. – Прямо через него? Я могу! Я же хирург, бл*! Щас чиркну, и все наружу, да, сучка?
- Член себе чиркни! – не выдерживаю я.
Знаю, что зря это сказала, надо было терпеть. Он меня просто запугивал, духу бы не хватило что-то сделать, но слова вылетели и произвели соответствующий эффект.
- Ах ты стерва! – схватил он меня за шею, и потащил к кровати, - да я тебе щас язык твой поганый отрежу!
Он кидает меня на чистую, только что замененную простынь, сам наваливается сверху, прижимая меня всем своим телом. Шакаленок далеко не такой огромный и массивный как Лев, но все же он мужчина, и физически превосходит меня.
Вопреки угрозам, лезет он не за языком, а мне в брюки! Вот и повод законно изнасиловать пленницу – мол сама спровоцировала, сама виновата. Как же я его ненавижу! Не дамся ему, только не ему!
Кое-как добираюсь до кармана, пока он возится со своей одеждой.
Как там говорил Лев? Не размахивать? Бить прицельно? Лезвие очень маленькое. Несколько сантиметров не убьют мудака, но остановят. Он тем временем приспускает джинсы и вжимается в меня своим оттопыренным отростком в трусах. Вот он, шанс!
Я бью его ножом прямо в бедро. Всаживаю все лезвие до миниатюрной рукояти.
- Бл****ь!!!!! – визжит ублюдок на все здание. – Ты что наделала, сволочь? Тварь?!
Он отскакиевает от меня и в ужасе таращится на собственное, сочащееся кровью бедро.
- Бычара! Бычара, помоги! – истерически верещит ублюдок.
Как и все садисты, он очевидно панически боится собственной боли и крови, а посему, поглядев несколько мгновений на свое ранение, шакаленок закатывает глаза и противно шмякается на пол, как мешок с дерьмом.
Я все еще лежу на кровати, с задранной футболкой, и темнотой в глазах, нервное напряжение и страх тоже сказываются на моем состоянии. Я чувствую на боку непривычную мокроту и липкость. Скашиваю глаза прямо туда… Кровь на месте шрама! Все же швы разошлись, не выдержав нагрузки. В висках стучит от страха и паники.
В комнату влетает Бычара. Он что-то орет в телефон, сгибается над припадочным Джамалем. Комната быстро заполоняется людьми. На меня орут, кроют матом на чем свет стоит, но все это я слышу, словно в тумане. А потом и вовсе меркнет свет.
Прихожу в себя, медленно вспоминаю, все что было накануне. Я снова в своей клетке. В моей вене утоплена иголка катетера, а по системе капельницы вводится какой-то препарат. Шевелю свободной рукой по шраму. На ощупь он заклеен широким медицинским пластырем.
Рядом с моей клеткой развалившись на стуле сидит Бычара. Он реагирует на шум от моего шевеления и вытаскивает рацию.
- Очухалась! – коротко гавкает в нее.
Далее минут десять ничего не происходит, но потом в подвале появляются такие люди! Год бы их мои глаза еще не видели, этих людей! Старый лис и его шакаленок, который в отличие от меня бодро передвигается на обоих ногах. Эх, слабо я его пырнула…
- Дверь открой! – негромко приказывает Ашотджан Бычаре.
Бычара немедленно подрывается выполнять приказ шефа.
Я не желаю ни приветствовать обоих козлов, ни желать им здоровья, а посему молча смотрю вперед на грязную ободранную стену.
Ашотджан вальяжно входит в клетку и опускается на подобострастно подставленный Бычарой стул. Джамаль мыкается за ним, подходит ко мне и отвешивает звонкую пощечину.
- Сука!
- Сынок! – все так же негромко произносит старый бандит, - Нельзя бить лежачих. Это раз. Нельзя бить больных и слабых. Это два. Женщин, а особенно, лежачих под капельницей, и подавно. Это три.
- Да я ее вообще убью, эту тварь! – истерично выкрикивает придурок, - Ты видел как она мне нож в ногу всадила? А если бы горло вспорола?! Где вообще откопала его?