– Я не знаю…
– Не знаешь?
– Все хорошо, – мы не успевали отвечать на незаданные вопросы. Их было больше, чем то количество, на которое вот так вот можно было ответить разом. Одним универсальным ответом. Слишком много чего произошло с момента нашей последней встречи, слишком много.
– Ты так загадочен, а мы так невпопад разговариваем, – Кони хихикнула. – Может, увидимся?
Увидимся? Я колебался, как человек на краю тротуара. Стоило переходить дорогу? Стоило? Ричард Левенс, три жмура. Стоило запутывать ситуацию еще дальше? Что я могу ей дать, кроме себя. Мы были рыбами в разных аквариумах, я в своем, а она в своем. На одну свою побрякушку, на браслет, она могла бы купить жизнь какого-нибудь бедолаги из трущоб. Встававшего по утрам с единственной целью: поцеловать, в конце концов, кожистый зад фортуны. Тот самый, что проносился и проносился мимо – на карусели Сатаны называемой жизнью. В дюйме от вытянутых, страждущих губ.
«Не сегодня, чувак. Сегодня тебя нет в расписании». Я недалеко от них ушел, от этих несчастных.
– Я хочу тебя увидеть, Макс, – серьезно сказала миссис Левенс.
– А я тебя, – произнести это оказалось легче, чем думалось.
– Да?
– Слушай, у меня завтра день рождения. Приходи? Только будут еще люди. Но они тебе понравятся, обещаю.
***
Они тебе понравятся. Над домом бесшумно скользнула летучая мышь. За ней другая. Еще и еще. Наступало их время. Они суматошно мелькали в последних солнечных лучах. Наш разговор с Кони состоялся вчера, а сегодня был мой день рождения. И не второго рождения и не третьего. А буквально, в этот день я когда – то появился на свет. Все так совпало. Я потер руками глаза и посмотрел в сад. Бугенвиллии сыпали лепестками. Все совпало.
За оградой раздался всхлип рожающей коровы. Единственное средство передвижения в этой части вселенной, испускавшее столь отвратительный звук, принадлежало одному существу. Достойному мистеру Эдварду Мишелю Анитугу Мобалеку. Его «Воксхолл-Мартин» пару раз чихнул и издох в где-то сумерках. Хлопнули двери. Собственно толстяк мог прибыть и с меньшей помпой, все равно треск в кустах, с каким стадо бегемотов выходит за хавкой, ни с чем было не спутать.
– У вас сильно заросла калитка, тиа! – заорал Мастодонт, являясь из живой изгороди с массивным пакетом, который он лапал обеими ручищами.
– Она правее, Эдвард, – спокойно ответила миссис Лиланд и отхлебнула шерри, который держала для готовки.
– Добрый вечер, Долли! С днем рождения, Макс! – Рита Мобалеку протопала по дорожке и влажно чмокнула меня в губы. – Ты сегодня не при параде?
– Не успел переодеться, Рита, – толстуха потрепала меня по голове, а потом стерла пальцем следы помады на моих губах.
– Беги, малыш. Сегодня твой день, – она была в боевой раскраске центральноамериканских валькирий: тени фосфоресцировали даже в сумерках, губы укрытые пятимиллиметровым слоем помады грозили катарактой. Гиппопотамиха несколько терялась на этом фоне. Ей было мало мизерных количеств косметики содержащихся в тюбиках Ланкомов и Л’Ореалей, все приобреталось оптом в ведрах. Нанося раскраску, жена моего сдобного начальства пользовалась шпателем, так удобней. Я улыбнулся ей, самой лучшей улыбкой из своих запасов.
Части пазла
Голову миссис Моба седлала великолепная коробка из-под свадебного торта. Все производители упаковки из Метрополии должны были сдохнуть от зависти, глядя на нее. Она трехслойна и украшена веселыми васильками. Нет, это не коробка! Это был сам торт в потеках сливочного крема и тянущейся помадки. Модель запрещена во многих странах из соображения гуманизма. Самые строгие запреты, уверяю вас. Пару лет в кандалах, три года галер. Ее фотографии могли вызвать народные волнения и демонстрации диабетиков. Она была фруктозно – сахарозно – сорбитная. Потрясающая! Ошеломительная!
– Как тебе моя новая шляпа, Макс? – толстуха мяла в руках заморенного котенка. Сейчас мода на чистокровных домашних любимцев, главное – что бы они были маленькими, сообщила она. Пэрис Хилтон всюду носит с собой мальтийского бульдога, а у жены мэра – пудель. Я сообразил, что породистое украшение миссис Гиппо, ее Ланселот оторвал у какой-нибудь помойки пару минут назад. Заморыш злобно шипел на меня, а потом впал в кататонию, прижатый к мощной груди.
– Тебе очень идет, Рита, – заверил я, Мастодонт довольно ухнул, закуривая сигару. Пакет он взгромоздил на террасу, отчего пол ощутимо дрогнул.
– Я же тебе говорил, что это имениматика, дорогая?
– Никогда не понимала, когда ты говоришь по-китайски, Мими.