Бабу парня с «Питоном» он видел всего пару раз и оба раза издалека. Она, то сидела в машине Мейерса, старом видавшем виды седане, то в какой – то тошниловке тот показал ее моему кривому.
– Где?
– В «Рио Бланка», тут недалеко, пара кварталов, – с готовностью ответил страдалец.
– Понятно, – я пометил в блокноте, – а как она выглядит?
– Смуглая рыжая бабенка, – он многозначительно глянул на меня, будто эта информация была бог весть какой. – в очках. Прикинута неплохо, не из наших запасов.
– Ты-то откуда знаешь?
– Думаешь, я всегда тут терся? – он обвел рукой обшарпанный бар, в котором мы сидели.
Именно так я думал, но промолчал. Это его не касалось.
– Короче, баба у него была шикарная. Но это не то. Не его уровень. Что он там себе воображал, я не знаю. Она вроде из тех, из ученых, что ли. Он говорил, что они подписались на большое дело. И что, через пару месяцев у него будут большие филки.
Большие филки Мейерса – это дыра в голове и номерок на пальце ноги. Так всегда бывает, если объявляешь о несделанных делах на каждом углу.
– Как ее звали? Он называл ее как-нибудь?
– По-моему Марта. Мейерс был поганым парнем. С ним мало кто общался, – я отдал кривому деньги. И он тут же слинял, оставив мне платить по счету. Я проводил взглядом худую фигуру в грязных джинсах. Тридцать монет для него были состоянием.
Итак, Марта. Я произнес ее имя вслух. Марта. Где ты, Марта? Кофе поднялся коричневой пенкой, я перелил его в чашку и выключил газ. Мейерс был поганым парнем. Я усмехнулся. Весь его мир был поганым, ведь в нем каждую монету надо было выгрызать собственными зубами. Тихая мелодия телефона. Трущиеся парочки. Пина – колада для дамы, гарсон! Смуглая женщина в очках. Совсем не доктор Левенс, как я себе представлял.
– Вы будете куда – нибудь выезжать, мистер Шин? – тиа Долорес появилась на веранде, ей уже наскучили огородные дела. Я был более чем уверен, что лопата осталась на прежнем месте, а шланг так никто и не убрал. В руке она несла пустую бутылку из-под шерри. С улицы доносился шелест листьев.
– Да, мне нужно заехать в контору, миссис Лиланд, я вернусь к четырем, – сказал я и надкусил тост.
Жизнь все выворачивает наизнанку. Все и всегда. Как ребенок, у которого слишком много игрушек. Ей хочется знать, что у тебя внутри. Но увидев всю эту неопрятную требуху и загадки, она тут же теряет интерес. Это слишком сложно. Взять хотя бы этого кретина с пистолетом. Неудачник, горемыка по жизни. Чувствовавший себя королем только в одном случае, когда убивал. Его тоже, наигравшись, хлопнули. Как откормленного таракана на линолеуме. Хрясь! И готово. Вот только кто? Та смуглая бабенка?
***
– В Бразилии эпидемия свиного гриппа, Макс! – торжественно сообщил ископаемое прямо с порога. – Может быть, доберется до нас.
– Дай бог, Мозес, – рассеяно ответил я. Весь мой стол был завален бумагами, та неделя, которую я провел в летающем цирке, не прошла даром. Государство как большой старательный организм ходило на мой стол бумагами. – Раскопал что-нибудь?
Он отрицательно покачал головой, нет. Ни имени, ни фамилии. Шикарная баба, у которой ничего не было.
– А я раскопал, представь! – никак не мог избавиться от дурной привычки хвастаться. Даже такая маленькая зацепка как имя, давала мне повод гордиться. Маленький человек всегда довольствуется малым: крошками со стола, десяткой на тротуаре, подругой средней свежести, глянцевыми журналами с историями про известных и богатых. Всем тем мизером, что можно откопать в нашем лилипутском мире. Мы живем, копошимся на многих миллионах квадратных километров. Муравьи, микробы на огромном ленивом организме – нашей смешной планете.
– Звонил, Эдвард. Если через два дня ничего не нароем, дело пойдет в архив. Бетонная жаба поставила ультиматум. Ты, кстати, пишешь заключение. В порту трое суток стоит «Мериленд» у них там половинный груз, пересорт по накладным и прочая лажа в документах. До сих пор ничего не сделано. Графиня сказала, два дня, и берете то дело, – остудив меня, старикан проглотил таблетку, – Тебе не кажется, что у нас тут холодно, Макс?
Солнце окончательно сошло с ума и жарило, словно этот раз был последним, но окаменелость куталась в шарф, как Папанин на льдине. Какую температуру он считал комфортной, было загадкой. При любой, наше чахоточное ископаемое покашливало, замерзая, хотя девчонки из секретариата падали в обморок от жары.
– Послушай, Моз, я действительно раскопал, – он сфокусировал на мне свои телескопы.