– Больно, больно, – ноет он. – Ты сломаешь мне руку.
– Не переживай, малыш, – успокаиваю я, и давлю сильнее, – для того, чтобы передернуть у тебя останется другая клешня.
Мой гуманизм его нисколько не трогает, он продолжает выеживаться, пока не затихает, схваченный за волосы. Кстати, за сальный хвост я его хватаю с определенным чувством брезгливости.
Лицо у него становится цвета вареной баранины и он, наконец, начинает лепетать.
– Если вы ищете Марту, то она в номере «4б», – хрипит он. Я милостиво отпускаю несчастного мерзавца, предварительно обшарив ящик, в который, как в капкан, попала его рука. Так и есть, шпалер! Эту хлопушку я конфискую, а еще отбираю у портье телефон. Так, на всякий случай. Мне совсем не улыбается, спустившись вниз встретить его приятелей по клубу.
Оставив мерзавца без средств связи, я внимательно осматриваю приобретенный пугач. Не то, чтобы я особенно разбирался в оружии, трофей меня интересует с чисто практической точки зрения. Меня беспокоит дыра в котелке Мейерса. Не хотелось бы заиметь подобное украшение в моем возрасте. Оно мне ни к чему. Вот тяжесть в руке успокаивает. Небольшой черный пистолетик, из тех, что называют дамскими. Удобная штука, если не хочешь им светить. Калибр шесть тридцать пять. Помещается в кулаке. Интересно, есть ли у портье разрешение не него?
– Эта красотка у себя, мек? – я стараюсь говорить вежливо, несчастный краб и так пострадал. Он сидит с самым безнадежным видом, баюкая больную руку.
– У себя, – выдавливает мой собеседник, – сегодня никуда не выходила.
Вот и прекрасно. Похлопав его по плечу, я поднимаюсь по лестнице, уставленной роскошными сухими растениями в горшках. Это придает богадельне определенный запущенный шик. Как репродукции на самой качественной бумаге, закрывающие жирные пятна на обоях. Или искусственные дыры от пуль по корпусу тачки, наклеенные на ржавчину. Мы постоянно гонимся за такими вот украшениями, как папуасы за перьями. Ремонтируем наше существование изо дня в день, там убираем морщинку, там пятно, рисуем брови, кладем тени, выделяем ресницы – все это на широком морщинистом лице той старухи, которую зовем судьбой. Нам кажется, что наивные поделки и прочая шелуха, делают нас богаче, нашу серую жизнь цветастей, а нас самих лучше. Это далеко не так. Мы так и остаемся бледными, фальшивыми копиями самих себя. Впрочем, ладно.
Я считаю ступени. Из комнаты на втором этаже передо мной появляется девица, одетая в шелковый халат. На голове у нее накручено полотенце, а в руках набор для душа в прозрачном пакете. Шампуни, кремы, ополаскиватели, освежители, тоники, гели для душа, гели после душа, кондиционеры, эпиляторы, фены, лосьоны для тела, лосьоны для рук, для век, для бровей, ушей и прочего.
В общем – вооружена до зубов.
Почище иного морского пехотинца, хотя контракта у нее нет и если в руках взорвется баллончик лака для волос, то ее родные не получат страховку. Душ в ее комнате, видимо, отсутствует и она вынуждена таскать с собой парфюмерную лавку, если хочет помыться. Я наблюдаю, как она поднимается, покачивая небольшим задиком. Ставлю двух дохлых мух против суппозитория вашего старика, что никто и никогда не назовет место, где дамочки учатся так вилять задом! Каллиграфы Китая, обучающиеся десятки лет, сгрызите ваши кисти. Любая из них уделает вас запросто. Идеальные цифры! Восемь! Шесть! Девять! Ноль! Выдержанные и точные! По одной траектории. Округлости. В каждой спрятан мир! Вселенная! По большому счету женская задница несет больше смысла, чем новогоднее обращение президента к народу. Кроме того на нее просто приятнее смотреть. И, если станет вопрос, кого бы я выбрал: женскую задницу или президента, я без колебания проголосую за первое. И не ошибусь ни разу!
Поворачивая в коридор третьего этажа, курочка оборачивается и улыбается мне. Никогда не любил авансов от женщин. Если женщина тебе их выдает, а тем более такие откровенные, это значит, что она от тебя чего-то ожидает взамен. Любви, денег. Или и того и другого вместе. Я чуть кривлю губы в улыбке и продолжаю подниматься. Это нетрудно. Особенно если думаешь о другой.
Надо признать: Кони мое самое ценное приобретение в этой жизни. Я вспоминаю о ней и позволяю себе прикрыть глаза. Других для меня не существует. Потеряв все, обрести больше – разве не высшее счастье в этом говеном мире? Кони для меня сама жизнь и стоит много больше всех самых пламенных авансов. Я готов признать, что люблю ее. Странно, правда? Очень странно признавать, что любишь другого человека. Это, по нынешним временам, признак слабости или еще чего нездорового. Но это так, я болен и болен женщиной. Как-то просто ложится в душу – «болен женщиной». Я улыбаюсь, поднимаясь на четвертый этаж по старой затертой ногами многих лестнице.