Как-то утром, примерно через неделю после разговора с интерном-очкариком, я повстречал доктора Форбса, выходившего из палаты Хелен. Он разрешил мне задать ей пару вопросов.
— Томпсон, я верю в ваш здравый смысл, но не переборщите, — предостерег он. — Помните, она все еще очень слаба, и не удивляйтесь, если она не сможет ответить на ваш вопрос. И, прежде всего, никак не упоминайте обвинение против нее — это может стать слишком сильным ударом.
— Спасибо, доктор, — нетерпеливо ответил я. — Буду очень осторожен.
— И помните, в первый раз расспрашивайте ее не больше десяти минут.
Я кивнул и открыл дверь. Хелен привстала на постели, что явно показало, какие страдания ей пришлось перенести. Она была измождена и бледна, но, увидев меня, улыбнулась и подставила щеку для поцелуя.
— Доброе утро, — прошептала она. — Те цветы были прекрасны.
— Я рад, что они тебе понравились, сестренка, — сказал я присаживаясь у постели.
Я задал ей свои обычные вопросы: как она себя чувствует и не нужно ли ей что-нибудь, а затем попытался перейти к важным вещам.
— Хелен, дорогая, нас беспокоят важные вопросы о той аварии. Доктор сказал, что этим утром ты сможешь говорить минут десять, так что я хочу задать тебе пару вопросов.
— Погоди минутку! Доктор сказал, что я могу по-настоящему говорить десять минут?
— Да, дорогая.
— Тогда у меня есть сотни вопросов, на которые ты должен ответить. Я хочу узнать о многом, — она посмотрела вдаль и приложила руку ко лбу. Наконец, она обернулась ко мне и сказала:
— Сначала расскажи мне, кто я!
На мгновение я оцепенел. Мой мозг взрывался, и мне казалось, что моя голова расколется.
— Хелен, дорогая, что ты сказала? — прохрипел я, как если бы мой язык распух. Все еще смотря прямо на меня, она продолжила:
— Они называют меня Хелен, и я догадалась, что ты — мой брат. Еще есть милая девушка, которая приходит каждый день. Кажется, что мы с ней очень дружны, но я не знаю ее — я лишь слышала, что ее зовут Мэри. Расскажи мне, кто она!
Если бы я мог сбежать из палаты! Невиданный прежде страх охватил меня. Я увидел, как две большие слезы проступили на глазах Хелен, и затем скатились по щекам, пока я собирался с силами, размышляя о том, как пробудить отказавшую память.
— Хелен, дорогая сестренка, я — твой брат. Милая девушка, о которой ты говорила, — это Мэри Пендлетон, одна из лучших друзей, которые только могут быть. Она была твоей подругой невесты, разве ты не помнишь?
Хелен вяло покачала головой.
— Выходит, я замужем? — спросила она.
— Ты была замужем за Джеймсом Фельдерсоном. Ты не помнишь его?
Она снова покачала головой.
— Нет. Все ушло из памяти, — на минуту она задумалась, а затем спросила: — Он умер?.. Мой муж?
— Да, — пробормотал я, пытаясь сдержать слезы. — Он погиб в той же самой аварии…
— Каким он был?
— Хелен, вспомни! — воскликнул я, борясь с обуревавшим меня ужасом. — Сестренка! Ты должна вспомнить, хоть это и тяжело. Джим. Ты не помнишь огромного добряка Джима? — Я выхватил из кармана часы и раскрыл их — с внутренней стороны крышки находилась фотография Джима. Я поместил ее туда, будучи мальчишкой, как только с ним познакомился. Я держал часы перед глазами сестры. — Хелен, ты должна его вспомнить!
Она смотрела на фотографию глазами, наполненными слезами и страхом, но в ее взгляде не было искры узнавания. Испугавшись, что я мог слишком взволновать ее, я сел рядом и попытался как можно лучше описать Джима. Я был лишь на середине рассказа, когда дверь отворилась, и в палату заглянул доктор Форбс.
— Мистер Томпсон, десять минут истекли.
Я остановился и поцеловал Хелен.
— Пообещай, что завтра вернешься, — шепнула она.
Я пообещал и вышел из палаты. Ожидавший в коридоре врач вопросительно посмотрел на меня.
— Память совершенно покинула ее! — ахнул я.
Доктор сочувствующе похлопал меня по плечу.
— Мы заподозрили это позавчера. Я бы сказал вам раньше, но мы надеялись, что ваши вопросы заставят ее память заработать.
Я схватил его обеими руками.
— Доктор, нет ничего, что можно было бы сделать? Ей придется рассказывать обо всем с самого начала?
— Я еще не могу сказать. Может быть, в ее памяти что-то осталось. Нам придется подождать, пока больная не окрепнет — тогда станет виднее.
Глава XIII. Мы планируем защиту
Потеря памяти стала последней каплей. То, что она не могла вспомнить ничего важного, было достаточно плохо с физической точки зрения. Но когда я понял, что это полностью разрушило мои планы по ее защите от обвинения, свалившегося на ее хрупкие плечи, то я почувствовал, что наше дело по-настоящему безнадежно.