Две недели назад босс пришел на завод, ну знаете, наш международный завод, и велел мне пригнать аэроплан сюда. Мы с боссом всегда ладили. Не то, чтобы дружили, но друг друга мы понимали. Несколько месяцев я видел: у босса что-то на уме. Я знал — это не из-за женщин, из-за них он не волновался, это они волновались из-за него. Иногда он говорил со мной — он считал меня своим лучшим механиком, и у меня сложилось впечатление, что он волновался из-за денег. Тратил он много и легко, и денежный вопрос его беспокоил. В первый же день после моего прибытия сюда, он привел сюда шикарную женщину, тогда я не знал, что она — жена Фельдерсона. Босс выманил у нее маленько деньжат. Я так понял, что он собирается бежать с ней, так как на следующее утро он объявил нам, что через месяц мы можем уйти в отпуск, а он собирается в медовый месяц. Я думал, что он возьмет меня с собой, но он сказал, чтобы я настроился вернуться обратно, на завод — присмотреть за тамошними парнями, которые и работать толком не умеют. Удивительно, что он не убил никого из этих дурней.
Видать, что-то пошло не так — после обеда он был злой, как черт. Но он терпеливо приступил к своей задаче. Он взял меня с собой, и мы летали по всей округе. Когда он замечал участок дороги, на котором было не слишком много деревьев, то спускался пониже и присматривался к нему. Наконец, мы нашли прямой отрезок дороги: у поля для гольфа, принадлежащего загородному клубу. Это место его устраивало — собственно, это было единственное место, на которое мы возвращались в последствии. На самолете босс установил автомат, и вот тогда я понял, что он что-то замышляет. После этого он не брал меня с собой, но несколько раз он устанавливал мишень в углу поля, и я слышал, как он практиковался в стрельбе. Я спросил у босса, что он собирается делать, на что он ответил: «Как-то ночью я убью скунса».
Он прилетел сюда из загородного клуба, возбужденный, но хладнокровный… ну, вы понимаете, что я имею в виду. У него было что-то на уме, но головы он не терял. Понимаете? Он сказал, что, как только начнет темнеть, мне нужно лететь в загородный клуб и приземлиться на поле для гольфа — оно в полумиле от здания. Когда я увижу, что он вышел на крыльцо и закурил, мне нужно подать ему сигнал фонариком. Я так и сделал. Он не был одет для полета, только накинул дождевик поверх костюма. Босс велел мне оставаться на месте, и после того, как я завел мотор, он унесся прочь. Он улетел около восьми часов, и вернулся минут через пятнадцать. Он сунул мне полсотни и приказал привести аэроплан обратно в ангар, и забыть обо всем. Я спросил, убил ли он скунса, на что он со смехом ответил: «Как бы то ни было, я подстрелил его». Ребятам на аэродроме я велел установить сигнальные огни, якобы для проверки, так что с посадкой проблем не было.
Летчик замолк.
— Это все, что вы знаете? — спросил коронер.
— Это все, что я знаю, разве этого не достаточно? — детина осмотрел нашу троицу заинтересованных слушателей.
— Могу сказать, что да, — ответил Симпсон.
Глава XVIII. Слушаю глас предков
Хелен вернулась домой. Она предпочла жить с матерью и со мной, а не возвращаться в дом Джима, хоть он теперь и принадлежал ей. Память к ней так и не вернулась, и я каждый вечер садился подле нее и снова и снова пересказывал ей события из ее жизни. Время от времени она могла продолжить мой рассказ, но это было редко. В любом случае, это было к лучшему: я мог умолчать о неприглядных подробностях ее прошлого, оставив лишь то, что стоит помнить. Как только она достаточно окрепнет, доктор Форбс собирается реконструировать трагедию — он считает, что есть все основания верить, что это поможет восстановить память. Ну, а она тем временем становится все краше, чем когда-либо.
Мэри не разговаривала со мной целый месяц. Как бы то ни было, мы не смогли встретиться. Я понял, что был слишком требовательным, указывая ей никуда не ходить с Вудсом, но все мои попытки показать, что я извиняюсь, были тщетны. Я не спал по полночи всякий раз, когда оказывалось, что мы приглашены на одну и ту же вечеринку — я все думал, что она скажет, и как мне ответить. Ведя мысленный разговор, я с легкостью выходил победителем и заставлял ее идти на примирение, но вот в реальности все было иначе.
Нас пригласили на бал у Руперт-Смитов, и я настроился на то, что наши отношения восстановятся прежде, чем вечер подойдет к концу. Я очень не хотел, чтобы она относилась ко мне, как к младшему брату, но это лучше, чем отношение мачехи к пасынку.
Я поспешил к ней, едва увидев, что она вошла в зал, но оркестр вдруг заиграл фокстрот, и она закружилась в объятиях молодого Дэвиса. Он до неприличия крепко сжимал ее, но, кажется, она не возражала.