Пока немецкие Габсбурги переживали горькое похмелье после величия и крушения Карла V и были поглощены злобой дня восточноевропейской политики, Филипп II принял на свои плечи всю тяжесть борьбы с силами прогресса и революции в Европе. Карл V как-никак справлялся со своей главной задачей: ни одна попытка буржуазно-демократических движений в Европе не увенчалась победой в первой половине XVI в. Но Филипп II располагал ресурсами лишь половины рухнувшей Империи — европейского жандарма, — а силы его противников чудодейственно возрастали, ибо капиталистическое развитие Европы шло вперед. Бой был неравным. Уже через десять лет после отречения Карла V началось восстание в Нидерландах, которому суждено было стать первой победившей буржуазной революцией в истории: у Филиппа II не хватило сил его подавить.
А ведь поле битвы далеко не ограничивалось одними Нидерландами. Множество фактов свидетельствует о новом накоплении во второй половине XVI в. в различных странах Западной Европы подавленной было революционной энергии. Народные массы Германии после трагического 1525 года были в наибольшей степени выведены из строя, и революционная оппозиция в Германии была парализована на более долгий срок, чем где бы то ни было в Европе, — да и то, как мы увидим ниже, новый серьезный подъем народной активности наблюдается в Германии уже в конце XVI и особенно в начале XVII в. В других же странах Западной Европы новый шквал налетел раньше. Характерной формой борьбы с феодализмом был теперь кальвинизм, так же как анабаптизм и другие виды радикальной Реформации. Соответственно, и феодальная контрреволюция облеклась в форму контрреформации, или католической реакции. Да иное облачение для международной реакции было невозможно и потому, что выступать под видом «Империи» она в тот момент не могла: как мы знаем, «Священная Римская империя» временно находилась вне этого фронта. Оставался второй, по понятиям феодального средневековья, сверхнациональный и всеевропейский авторитет — церковь, «духовный меч». Папство и возглавило, по крайней мере формально, общеевропейский фронт католической реакции. Но действительный штаб этого фронта находился не в- Риме, а в Испании, в мрачном полусклепе-полудворце Эскориале, в темном кабинете фанатичного, злого и упрямого Филиппа II Габсбурга.
Американское серебро и испанские войска, интриги иезуитов и костры инквизиции — все было использовано для подавления Реформации, иначе — «еретического духа», иначе — революционной угрозы в Европе. Правда, далеко не все проявления реформационного движения были по существу революционны. Но, безусловно, все проявления революционного движения носили тогда форму Реформации. Да и такие нереволюционные по природе своей акты, как княжеская Реформация в Германии или королевская Реформация в Англии, все же нанесли тяжелые удары по кровным интересам Габсбургов, а следовательно, — косвенно — по интересам общеевропейской контрреволюции. Таким образом, естественно, что последняя выступила именно как фронт воинствующего католицизма или контрреформации.
Естественно также, что, поскольку этот фронт был все-таки только переодетой и урезанной прежней Империей Карла V, прежнее соперничество двух политических систем должно было продолжаться: борьба с национально-абсолютистскими государствами Европы — Францией и Англией — в конце концов заняла центральное место во внешней политике Филиппа II, который сам тоже только номинально был национальным абсолютным монархом Испании, на деле же, по своей политике, — наднациональным «императором». И снова из схватки победителем вышла более прогрессивная система. Тщетны были яростные усилия Филиппа II подчинить Англию и Францию тому новому полицейско-католическому порядку, который он уготовил для Европы и которому суждено было оставаться более чем шатким до тех пор, пока вся Европа не была бы унифицирована и превращена в единый застенок. Его притязания на английскую и французскую короны оказались не подкрепленными достаточными ресурсами. «Непобедимая армада» была разбита у берегов Англии, экспедиционный испанский корпус изгнан из пределов Франции. И Англия, и Франция продолжали следовать вперед своим абсолютистским путем.
Правда, применительно к концу XVI в. уже не совсем верно говорить о соперничестве двух государственных систем, двух политических концепций. Результатом Нидерландской революции, хотя и половинчатой, но победоносной, явилось появление нового типа государства — буржуазной республики. В сущности это было зарождением третьей — и самой передовой по тому времени — системы, третьей концепции политического устройства Европы, которой и принадлежало будущее. Но Голландская республика, государство, «возникшее из мятежа», — в ту эпоху, когда не было более бранного слова у политиков, чем «мятеж», — оставалась пока как бы незаконнорожденной в семье государств, долго не могла добиться юридического признания. Общественное мнение допускало сопоставление ее только с Швейцарским союзом, который считали, хотя и не вполне основательно, возникшим тем же путем и который тоже, вот уже многие десятки лет, не мог добиться юридического признания своего фактического суверенитета.