Русский хлеб мог выполнять роль денежной субсидии по двум причинам: во-первых, он стоил значительно дешевле, чем в Западной Европе, и поэтому перепродажа его на западноевропейском рынке означала извлечение крупной денежной разницы; во-вторых, он принадлежал к «заповедным товарам», составлявшим царскую внешнеторговую монополию, и мог быть представлен той или иной союзной державе в большем или меньшем количестве по большей или меньшей цене — по воле московского правительства.
Как было отмечено выше, новая волна «революции цен» в Западной Европе, поднимавшаяся в течение 20-х годов XVII в., достигла апогея к началу 30-х годов. В частности, цены на хлеб во всей Западной Европе, отражавшиеся, как на точном барометре, на амстердамской международной хлебной бирже, обнаруживают, несмотря на колебания, явную тенденцию к росту в 1620–1625 гг. и уже лихорадочное повышение в 1626–1630 гг.[243] Тридцатилетняя война на первых порах не могла не вызвать этого обострения «революции цен». Американское серебро, хоть отчасти запруженное в Испании в предшествовавшие годы, снова широко хлынуло в Европу через раскрывшиеся настежь шлюзы испанской казны и другими каналами, в том числе через посредство голландских корсаров, захватывавших в океане испанско-португальские галеоны с американскими и восточными сокровищами[244]. Колоссальный размах военного наемничества привел к резкому увеличению числа покупателей, т. е. покупательной способности европейского рынка и спроса, прежде всего на предметы питания, при одновременном сокращении сельскохозяйственного производства из-за разорения деревень, истребления части крестьян, ухода крестьян в армию и в города. В 1625 — начале 1626 г. произошел разрыв торговых отношений Испании с Францией, Англией и Голландией, что способствовало глубокому денежному кризису в 1626 г. во всех этих странах. Одновременно шведско-польская война в Ливонии, возобновившаяся с 1625 г., и вторжение шведов в Пруссию в 1626 г. лишили европейский рынок значительной части того восточноевропейского (польского, остзейского, прусского) хлеба, который раньше питал через посредство голландцев страны Западной и Южной Европы, включая Италию, Испанию и Португалию. Этой закупорке балтийского торгового бассейна способствовали не только шведы, но также испанцы, настаивавшие перед союзной Польшей на прекращении продажи ее хлеба голландцам, и Валленштейн, запретивший в 1627 г. какой бы то ни было вывоз хлеба из Прибалтики[245]. В результате всего этого Западная Европа вступила в период голода и баснословно высоких хлебных цен, продолжавшийся ряд лет, тогда как в отрезанных областях Восточной Европы, лишившихся сбыта, наблюдалось даже падение хлебных цен, именно начиная с 1625–1626 гг.[246]
В этих условиях русский хлебный рынок, еще ранее отрезанный шведами от Балтики, но сохранивший выход через Архангельск, и стал приманкой для всей Европы. В изоляции от балтийской торговли обнаружилась даже известная выгода для царской казны, поскольку цены на внутреннем русском рынке оставались низкими, а отпуск хлеба на внешний рынок был царской монополией. Переписка правительства с новгородскими воеводами в 1628 г. рисует яркую картину настоящего штурма европейскими купцами-контрабандистами этой царской монополии: при помощи своих контрагентов среди русского населения они «воровством, украдом и тайным татебным обычаем» скупают хлеб и вывозят его через балтийские порты; однако правительство энергично отбивает этот натиск, применяя систему конфискаций, телесных наказаний, тюремных заключений и пр.[247] Что же касается беломорского пути, то тут условия совсем не благоприятствовали контрабанде, ибо хлеб на севере был не местный, а привозной, и весь шел через легко поддающиеся контролю складочные пункты — Вологду и Архангельск; в Архангельске он грузился на иностранные суда под строгим наблюдением должностных лиц, требовавших от экспортеров предъявления царских «указных грамот», т. е. разрешений «купить и за море отправить» то или иное количество зерна. Поскольку обойти царскую монополию было невозможно, иностранцы штурмовали правительственные круги в Москве. Начиная с 1627–1628 гг. отбою не было от ходатайств европейских держав, и прежде всего Голландии, о разрешении закупить в России значительные партии хлеба. В первой половине 20-х годов практиковалась система «рекомендательных писем», при которой иностранное правительство, скажем голландское, только поддерживало прошение того или иного частного купца, но с 1627 г. в роли покупателей в основном выступают уже сами правительства, лишь уполномочивающие какого-либо фактора или «приказчика» приобрести и погрузить в Архангельске на корабли разрешенное количество зерна. При этом каждое правительство стремилось добиться монопольного права на русский хлеб: количество его, доступное для экспорта, было невелико, а конкуренция неизбежно взвинчивала цену. Так как с точки зрения коммерческой московскому правительству было безразлично, кому продавать хлеб, естественно, что соперники прибегали к политической аргументации, а московское правительство со своей стороны стало рассматривать отпуск хлеба тому или иному государству как акт политической дружбы.
244
В делах Посольского приказа имеется перевод голландской листовки (изданной в Амстердаме в 1628 г.), содержащей подробный перечень гигантской добычи, захваченной в одной из таких операций (ЦГАДА, Дела шведские, 1629 г., стб. 2, лл. 99–109).
245
246
Даже данцигские хлебные цены обнаруживают некоторое понижение при одновременном быстром повышении амстердамских хлебных цен (см.