Итак, вопрос о хлебных закупках трактовался между Швецией и Московским государством отнюдь не в качестве коммерческого сюжета. Проблема, почему Московское государство считало для себя полезным давать Швеции субсидии на борьбу с Империей, уже освещена выше.
Мы установили, что русские субсидии Швеции хлебом во время Тридцатилетней войны выдавались в течение шести лет: в 1628–1633 гг. Организация хлебных закупок была не одинаковой. В первые три года (1628–1630) она носила более анархичный характер: царь просто разрешает тому лицу, которое указано шведскими послами («приказчику»), хлеб «по Двине и в иных местах купити поволъно [свободно] и беспошлинно, а покупая провозить к Архангельскому городу»[267]. В отдельных случаях отводились определенные районы для закупки хлеба[268]. Но сами шведы, стремясь к монополизации русского хлебного экспорта, подталкивали царское правительство к. большей организованности его собственной монополии. В 1629 г. они предложили заключить русско-шведский торговый договор сроком на четыре-пять лет, основанный на клиринговом расчете с тем, что Россия будет отпускать ежегодно на 100 тыс. рублей сельскохозяйственных продуктов, а Швеция — на ту же сумму металлов и металлических изделий, в том числе вооружения[269]. Этот проект, отчасти осуществленный, уже подразумевал необходимость посредничества царских скупщиков между русским населением и шведами. В 1631 г. шведы предложили Москве нечто вроде торгового блока, направленного против голландцев: соглашение не продавать голландцам хлеб ниже цены, условленной между Россией и Швецией[270]; в Москве сочувственно отнеслись и к этому проекту, что окончательно подтолкнуло к новой системе закупки хлеба. С 1631 г. иностранцы, в том числе шведы, получают хлеб непосредственно у корабельных пристаней в Архангельске из «царского хлеба», а не допускаются для скупки внутрь страны. Дело скупки централизовано в руках Большой казны, назначающей торговых людей, которые на местах подыскивают хлебных «целовальников», а те в свою очередь подчас передают заказ «уговорщикам». Зимой «царский хлеб» ссыпают в амбары, а весной «по большой воде» везут в Архангельск, где и отпускают со складов иностранцам[271]. Однако экономическая сущность русских хлебных субсидий Швеции от этой организационной реформы ничуть не изменилась: если другим иностранцам хлеб в Архангельске продавался по произвольной цене, назначенной Большой казною, то на шведского короля он отпускался по себестоимости, т. е. не дороже, чем он обошелся бы шведскому скупщику без царских посредников. Царский указ в 1631 г. предписывал отпустить хлеб на шведского короля в Архангельске, «а деньги за тот хлеб у приказчиков шведского короля велено взять в государеву казну у города по прямой цене, по чему тот хлеб на государя станет с провозом», «по прямой цене без прибыли, по чему тот хлеб куплен и у Архангельского города станет с провозом и со всякими харчами» без каких-либо пошлин[272]. Подобный порядок соблюдался и в 1632 и в 1633 гг. Можно рассматривать отдельно номинальную величину этих русских субсидий Швеции или «уступку», т. е. сумму прибыли и пошлин, которую русское правительство как бы дарило Швеции, отказываясь от ее получения, и фактическую величину субсидий, т. е. сумму чистой прибыли шведского правительства от перепродажи русского хлеба на голландском рынке.
Формально в дипломатических переговорах речь шла только о первой величине. Бояре в 1634 г. и позже неоднократно вычисляли перед шведскими послами, сколько за 1628–1633 гг. «в том хлебе учинилося великому государю нашему убытка» от продажи хлеба шведскому королю без пошлин и «по меньшей цене»/«по приимочной цене»[273]; за эту немалую цифру «уступки» они требовали взаимного благоприятствования в приобретении шведского вооружения для русской армии. Юридически речь могла идти только об этой стороне субсидий, хотя московское правительство не могло не знать, что оно дает хлеб шведскому королю не для чего иного, как для выгодной перепродажи. Правда, шведские послы, столь откровенно разъяснявшие военно-политическое назначение субсидий, с удивительным упорством старались скрыть тот способ, каким Швеция использует русскую помощь. Они неизменно уверяли, что хлеб нужен непосредственно для пропитания «великого войска» Швеции ввиду постигших. Швецию неурожаев, отсутствия продовольственных запасов в Померании, Пруссии и пр.[274] При этом они впадали в очевидные противоречия и прибегали к самым неправдоподобным вымыслам. Так, в 1629 г. в особом письме послы, уверяли, что Густав-Адольф хотел-де хлеб везти прямо в Швецию через Балтийское море, но так как сезон упущен, то придется везти его через Архангельск «и, закупив тот хлеб, отвозить в голландскую землю», а с голландскими купцами Густав-Адольф будто бы уже заключил договор о том, что они перевезут ему этот хлеб через Померанию и Пруссию[275], — все это говорилось для того, чтобы объяснить, почему закупленный хлеб адресуется в Голландию. Подчас, увлеченные деловыми расчетами, шведские послы говорят о сумме «убытка», который потерпел их король из-за невозможности закупить весь разрешенный хлеб, но, спохватившись, добавляют про «скудость в запасах в его великих полках»[276]. Посол Мониер в 1630 г. жалуется, что, кроме шведов, хлеб покупают другие иностранцы «и промышляют [перепродают] в другие государства, а государю-де ого Густаву-Адольфу, королю, хлеб надобен не для промыслу, для ратных людей», и, искусно сплетая эту ложь с правдой, от имени Густава-Адольфа заявляет, что другие государи просят у царя разрешения на закупку и вывоз хлеба «по заводу и умышленью торговых людей», ищущих корысти, он один имеет «добрую причину и доброе раденье», ищет не своей прибыли, а мирской[277].
271
ЦГАДА, Приказные дела старых лет, 1630 г., стб. 48. Ср.