Мудрость политиков и дипломатов любого государства во время этой первой всеевропейской войны состояла в заключении военных союзов с соседями своих соседей. Европа оказалась подобной шахматному полю: угрозу стратегических тисков любое государство парировало созданием такой же угрозы каждому из своих соседей. Габсбургская Испания и габсбургская «Священная Римская империя» (Германия) представляли собой смертельные тиски для Франции. Но сама Испания оказалась зажатой в тиски между Францией с суши и Голландией с моря, а Империя — в тиски между Францией и Швецией. Швеция в свою очередь была тоже в тисках: Альтмаркское перемирие 1629 г. отнюдь не было миром с Польско-Литовским государством и не устранило острой вражды между Густавом-Адольфом и Сигизмундом III. Но Польско-Литовское государство опять-таки было в тисках — между Швецией и Московским государством.
Не будем продолжать дальше эту цепь. Здесь важно подчеркнуть ее единство — все ее звенья крепко скованы. В 1630–1634 гг. ни одно из названных государств не ведет на самом деле войну на два фронта: хотя бы один из противников отвлечен кем-то другим, а у Франции отвлечены до поры до времени даже оба противника, и она ведет лишь «скрытую» войну. Но понятно, что, стоит измениться хотя бы одному звену, как вся система перестроится: если, например, Московское государство (или какое-либо другое) не будет отвлекать на себя военные силы Речи Пос-политой, то последняя окажется реальной угрозой для Швеции, та принуждена будет обернуться лицом к Речи Посполитой, силы Империи в таком случае освободятся для войны с Францией, а если французские войска будут заняты войной с Империей, это даст возможность и Испании начать военные действия против Франции, хотя бы той частью своих войск, которые не скованы голландской угрозой. Словом, Европа должна будет приобрести примерно тот вид, какой она и в самом деле получила после 1635 г., т. е. в «франко-шведский» период Тридцатилетней войны.
Разумеется, мало кто из современников мог ясно охватить в сознании всю эту сложную систему государств. Но европейское общественное мнение все же тесно связывало ход событий в Германии с ходом русско-польской борьбы. Даже люди, не очень искушенные в политике, не могли не задаваться вопросом, почему в смертельном поединке императора со шведским королем, сотрясавшем всю Германию, на помощь изнемогающему императору не приходит его давний верный союзник — польский король, — и получали ответ, что польский король не может прийти на помощь, так как сам находится под угрозой войны, а затем — и в войне с московским царем. Уже в 1629 г. с разных концов Европы и в Речь Посполитую и в Московское государство потянулись с предложением своих услуг предводители ландскнехтских полков, предприимчивые кондотьеры, привлекаемые слухами о скором истечении срока перемирия и неизбежности войны между Польско-Литовским государством и Московией[302]. В 1632–1634 гг. в Германии навряд ли можно было найти взрослого человека, который не слышал бы об этой войне. Именно в 30-х годах XVII в. купцы и всякого рода путешественники, побуждаемые повышенным интересом в Европе к Московскому государству, особенно охотно проникали в него, а издатели удовлетворяли рыночный спрос публикацией первых серьезных, стоявших на уровне тогдашней науки, книг о России[303]. В европейской, в частности в германской, прессе, которая была тогда довольно обильна, падка на слухи и сенсации, подчас грубо полемична[304], — как в собственно газетах, так и в бесчисленных листовках, памфлетах, книжках — в течение всей Тридцатилетней войны и особенно в 30-х годах не редкость было встретить упоминания о Московском государстве. Особенно много было написано о Польше. В преддверии историографии «шведского» периода Тридцатилетней войны у авторов-современников, писавших первые обозрения шведского похода в Германию, например у Бурга[305], Абелина[306] и др., чем-то само собой разумеющимся было упоминание и о тыловой стороне этого похода: о позиции Речи Посполитой, о польских заботах Густава-Адольфа и его преемников. Также и два первых ученых-эрудита, посвятивших в XVII в. по толстому фолианту истории шведской войны в Германии, — Хемниц[307] (тогда уже официальный шведский историограф) и Пуфендорф[308] — немало страниц уделили шведско-польским, а в этой связи также шведско-русским и даже шведско-крымским отношениям, хотя, разумеется, не дали, да и не искали объяснения подлинной взаимосвязи событий.
302
См., например, переписку по этому вопросу московского правительства с новгородским воеводой князем Д. М. Пожарским за 1629 г. (Центральный Государственный архив древних актов (ЦГАДА), Дела шведские, 1629 г., стб. 1, лл. 264, 397, 410, 439). Один из этих кондотьеров, Фритт, служивший у шведского короля, потом у датского короля против императора, затем у императора против датского короля, предлагая царю доставить любое количество наемных солдат и офицеров всех рангов, писал: «Мы [он и четыре других рыцаря, явившихся с ним] знаем подлинно, что мирное постановление между его цесарским величеством и короной польской скоро уж кончится и поэтому его цесарскому величеству цесарские [из Германской империи] солдаты надобны будут, потому что уж ныне у польского короля несколько тысяч таких солдат стоят наготове» (Там же, л. 411). Дела многих десятков таких кондотьеров, предлагавших в 1629–1634 гг. свою службу Москве, сведены у Е. Сташевского (
303
Например, в 1630 г. в Лейпциге вышла книга (эльзевир) Russia seu Moscovia. Commentario topographico atque politico illustratae. Lugdunum Batavorum — томик (вторая половина его посвящена Крымскому ханству), представляющий собой обстоятельную сводку географических, исторических и политических знаний о России.
304
См.
305
306
307
308