Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства

На время Густав-Адольф словно забыл о польских и русских делах, погрузившись в пучину сложнейших политических, сословных, классовых противоречий Германии.

Но в действительности шведский король просто считал, что в восточной политике у него есть запас свободного времени, своего рода антракт. На это время он мог успокоить своего канцлера кажущейся уступчивостью. Однако Густав-Адольф все это время на самом деле отнюдь не забывал о России.

Так, он читал в эти месяцы пространное описание Московского государства, составленное сыном Иоганна Шютте, Бенгдом, посланным туда для изучения страны и языка: «Relatio Moscovitica Dni Benedicti Skytte Baronis…» По словам Пауля, это — обширнейший доклад о географическом положении, внутренне- и внешнеполитических отношениях царства, его хозяйственных ресурсах, а также о множестве этнографических наблюдений над русскими и соседями. Доклад этот был переслан Густаву-Адольфу из Дерпта с датой 16 сентября 1631 г. и, следовательно, оказался в его руках уже во время похода в глубь Германии[468]. Поскольку это сочинение Шютте-младшего, как и доклады его братьев (сочинение Якова Шютте «Relatio de Russia 1632» тоже, может быть, позже было послано королю в Германию) не опубликованы, затруднительно судить, содержало ли оно вполне правдивую информацию или отражало политическую тенденцию Иоганна Шютте. Но Гейер цитирует оттуда такой отрывок: «Они [русские] говорят, что шведов они любят больше других; но и боятся их больше, и считают, что никто не может с ними сравниться в военном искусстве; особенно с тех пор, как они ощутили успехи е. в., превзошедшие все ожидания, в Германии против папистов, которых они ненавидят»[469].

Находясь в Германии, Густав-Адольф многократно получает также идущие из Москвы (через Иоганна Шютте или Акселя Оксеншерну) донесения Иоганна Мёллера. Так, имея инструкцию короля выяснить причины задержки русско-польской войны, Мёллер сообщал о своих беседах с кн. И. Б. Черкасским (объяснявшим задержку отсутствием татарских подкреплений и немецких наемников). Мёллер сообщил между прочим свое впечатление, Что лично Михаил Федорович более склонен к мирному урегулированию с Польшей. Филарет Никитич, напротив, изъявил даже желание вступить в личную переписку с Густавом-Адольфом, который ответил (12 ноября 1631 г.) через того же Мёллера, что, хотя это не принято, он согласен[470]. Мёллер писал королю и о подготовке русской армии, и о происходящих в Москве дипломатических переговорах с другими государствами, например с Данией, и о военных приготовлениях Польши по данным, сообщенным ему И. Б. Черкасским, и о закупках русского хлеба[471].

Если характер цитируемых выше источников заставлял нас несколько персонифицировать политический курс Густава-Адольфа, как и курс канцлера, то на деле каждый из них опирался, разумеется, на влиятельные общественные силы и был их рупором. Если Аксель Оксеншерна выражал мнение большинства шведской аристократической олигархии, то Густав-Адольф опирался на ее военную часть, на своих знаменитых фельдмаршалов и генералов. Мы уже упоминали, что осуществление своего плана наступления на Речь Посполитую с запада Густав-Адольф возлагал сначала на Густава Горна, затем на Александра Лесли-отца. Третьим, на ком он остановил свой выбор, был один из замечательнейших полководцев Тридцатилетней войны — генерал (затем, как и Александр Лесли, фельдмаршал) Герман Врангель.

Как член шведского Государственного совета Врангель должен был узнать о предложениях Густава-Адольфа России не позже 23 сентября 1631 г., когда Антон Мёллер докладывал там о своем поручении. И вот вскоре Врангель сообщает — через посредничество Иоганна Бекмана[472] — царю Михаилу Федоровичу, что он готов возглавить русскую наемную армию против Речи Посполитой для нападения на Великую Польшу[473]. Не может быть сомнения, что это предложение было или уже согласовано с Густавом-Адольфом, или санкционировано им позже: мы увидим ниже, что именно фельдмаршалу Врангелю Густав-Адольф доверил в 1632 г. подготовку этой военной операции.

Русские правительственные круги во все время похода Густава-Адольфа в глубь Германии в свою очередь проявляли неослабевающий интерес к положению Швеции и к ходу этой войны. Обзор информации, стекавшейся по разным каналам в Посольский приказ, показал бы, насколько полно было в эти годы осведомлено правительство Московского государства о главных событиях как войны в Германии, так и политической жизни всех стран Европы. Иоганна Мёллера царь и патриарх просили сообщать им свежие новости каждую неделю, что было, конечно, неосуществимо в тогдашних условиях; Мёллер специально обращался с просьбой к Шютте систематически снабжать его сведениями из Германии и Польши[474]. Особенно же обильную и важную информацию получало русское правительство с помощью Жака Русселя — как через присылавшихся им уполномоченных, так и во время его пребывания в Москве[475].

468

Paul J. Op. cit., s. 37. Можно считать несомненным, что Иоганн Шютте выполнял прямой приказ Густава-Адольфа об изучении России и подготовке соответствующих специалистов. Тогда же, осенью 1631 г., по распоряжению Иоганна Шютте в г. Ниеншанце (на месте которого был впоследствии построен Петербург) была основана особая школа, в которой среди прочих предметов преподавался русский язык (Liljendahl R. Svensk forvaltning i Livland 1617–1634. Uppsala, 1933, s. 478, n. 7). Выполняя волю короля (как видно по письму Шютте Густаву-Адольфу 24 февраля 1632 г.), Шютте в 1631–1632 гг. направил в Россию одного за другим трех своих сыновей, Бенгда, Иоганна и Якова, и племянника Ларса с задачами глубокого изучения страны, изложенными в специальной инструкции — Instructio Filio meo carissimo Benedicto Skytte in Moschoviam tendenti praescripta (она хранится в шведском Государственном архиве вместе с экземпляром отчета Бенгда Шютте, посланным королю). Отчеты всех трех сыновей Шютте (Relationes Moscoviticae Iohannis, Веnedicti et Jacobi Skytte) находятся также в собрании рукописей Пальмшельда (т. 97, 186) в Упсале (Wejle С. Sveriges politik mot Polen 1630–1635. Uppsala, s. 34; Paul J. Op. cit., s. 37; Norrman D. Op. cit., s. 111).

469

Geijer E. G. Svenska folkets historia. Stockholm, 1926, s. 421.

470

Norrman D. Op. cit., s. 79, 84.

471

2 февраля 1632 г. (может быть, 16 апреля?), узнав о царском разрешении закупить в России 50 тыс. четвертей ржи и о желании России закупить в Швеции 10 тыс. мушкетов, Густав-Адольф направил Мёллеру инструкцию: предложить царю, что за эту рожь Швеция поставит указанное число мушкетов (по 2 рейхсталера за штуку), а также 5 тыс. лат (по 5 рейхсталеров) и 2 тыс. пистолетов (по 10 рейхсталеров); если царь посчитает по 1 рейхсталеру за четверть ржи, то из 65 тыс. рейхсталеров, причитающихся за все это оружие, часть покроет стоимость ржи (50 тыс. рейхсталеров), а остальное — то, что было недоплачено в прошлом. Если это предложение будет отклонено, Мёллер должен предложить за рожь вексель на Голландию, где по нему уплатят шведские уполномоченные братья Фалькенберг. Если и это будет отклонено, то Мёллер должен просить царя подождать с оплатой за рожь, пока она будет доставлена в Голландию, после чего деньги будут немедленно оттуда высланы (из выручки от ее продажи). Наконец, в самом крайнем случае Мёллер должен предложить Бекману, посланному для перевозки этого хлеба, чтобы он сам добыл и уплатил деньги, которые будут ему возмещены в Голландии братьями Фалькенберг (Norrman D. Op. cit., s. 112–113). Эта инструкция показывает, что Густав-Адольф остро нуждался в деньгах и что спекуляция русским зерном в Голландии осуществлялась под его непосредственным и прямым руководством (вследствие чего в шведских архивах и не сохранилось сколько-нибудь полных данных об огромных суммах, полученных королем этим способом для «немецкой войны»), В ответ Мёллер сообщил через Оксеншерну, что Бёкман в Россию так и не приехал, что предложенный план безналичного расчета путем доставки в Россию оружия за хлеб принят только в части доставки 2 тыс. лат (очевидно, русское правительство не менее остро нуждалось в денежной наличности), но что царь согласился отпускать хлеб по 20 рублей за ласт и отсрочить уплату денег до зимы; обещал также отпуск и в будущем, 1633 г. такого же количества хлеба (Форстен Г. В. Указ, соч., т. II, с. 369). Однако Мёллеру дана была новая инструкция — добиваться дальнейшего снижения цены на рожь (Norrman D. Op. cit., s. 113). В архиве Посольского приказа переговоры Мёллера по этому вопросу 17 и 25 июня 1631 г. отражены глухо. Здесь интересно только, что Мёллер, тотчас отправляя одного из своих людей с ответом Густаву-Адольфу, мотивирует это в одном из заявлений, поданном в Посольский приказ, тем, что король ему «накрепко наказал часто к себе писать»; он подчеркивает, что ему поручено заниматься не какими-нибудь простыми торговыми делами, а теми важными для обоих государств вопросами, «о чем мне мой милостивый король и государь нарочно с радением наказал и научивал» (ЦГАДА. Дела шведские, 1631 г., стб. 8, л. 71–76, 100–101).

472

Намеченного с согласия Густава-Адольфа (во Время посольства Племянникова и Аристова) на роль постоянного Представителя Московского государства в Стокгольме, но вскоре умершего в Амстердаме; А. Мониер рекомендовал его брата, Мельхиора, но русское правительство не утверждало его (см. ЦГАДА, Дела шведские, 1633 г., стб. 13).

473

Norrman D. Op. cit., s. 88.

474

Письма Мёллера к Шютте в сентябре, к Оксеншерне 11 октября 1631 г.

475

ЦГАДА, Дела шведские, 1631 г., стб. 9 и 10; 1632 г., стб. 4, 7 и 8; от Русселя исходит и подборка политической информации из европейских газет «Переводы из европейских ведомостей и всяких других вестей, в Москву писанных» (ЦГАДА, Приказные дела старых лет, 1632 г., стб. 65). Все эти дела свидетельствуют, что тайная деятельность Русселя и его информация пользовались особенно большим доверием московского правительства и рассматривались как прямое выражение тесных союзнических отношений со шведским королем.