Особенно характерен эпизод с недопущением в пределы Московского государства посла, прибывшего через Польшу в Дорогобуж в марте 1632 г. от императора Фердинанда II для посредничества между Речью Посполитой и Московским государством и ради того, чтобы добиться отказа Московского государства от помощи Густаву-Адольфу в его войне против императора[498]. Русским послам к Густаву-Адольфу приказано было впоследствии разъяснять ему, что этот посол не был допущен, так как прибыл на границу в сопровождении польско-литовских дворян и прислан-де был «общим умышленьем цесаря Фердинанда и польского короля Сигизмунда». Хотя тут далее и признается, что посол был действительно от императора (а не подставным лицом от Речи Посполитой, как сначала в Москве думали), все же, даже если б это было точно известно, царь и патриарх пропустить его в Москву не велели бы: «для того, что цесарь тебе, другу нашему, неприятель, — и нам с ним какая ссылка?» Царь и патриарх, «подкрепляющий со шведским королевским величеством вечную дружбу и любовь, велели тому цесареву послу отказать, — для того, что цесарь римский [император] королевскому величеству недруг, а тот посол, цесаревым и польского короля наученьем, хотел быть на Москве обманом», чтобы проведать, каковы союз и сношения у царя и патриарха со шведским королем и чтобы «всякое дурное делать», «многую смуту учинить»[499].
15 июля 1632 г. к «Поляновской заставе» прибыл польский посланник Мартын Кошица со свитой, от имени архиепископа Гнезненского и панов-рады. Ему тоже было отвечено отказом в пропуске в Москву и исчислением «неправд» Речи Поснолитой перед Россией[500].
В то же время русское правительство полностью и активно поддерживало политику Густава-Адольфа в отношении Речи Посполитой. Это выражалось, в частности, в сношениях с Жаком Русселем, который официально подписывал свои послания в Москву как «посол его величества [короля шведского] к полякам». Из своей штаб-квартиры, находившейся то в Дерпте, то в Риге, Руссель в самом деле энергично действовал в Речи Посполитой — направлял к политическим деятелям и принимал от них гонцов и уполномоченных лиц, распространял печатные прокламации в пользу кандидатуры Густава-Адольф а на польский престол, действовал и тайно и явно, и подкупом и разжиганием духа воинствующего протестантизма среди польско-литовских магнатов и шляхты[501]. Обо всех своих важнейших действиях в Речи Посполитой, как и о сведениях, притекавших к нему оттуда, он считал нужным информировать русское правительство.
Так, 22 июня 1631 г. он направил из Риги в Москву двух своих людей из числа тех многочисленных агентов и сотрудников, которых он удивительно умел привлекать чем-то к себе и которыми всегда был окружен в избытке. На этот раз это были два француза — рьяные кальвинисты капитан Пьер л'Адмираль и прапорщик Жак де Грев[502]. Их миссия в исторической литературе ассоциируется только с проездом через Россию к запорожским казакам с неудачным призывом выступить на стороне Густава-Адольфа. Но в действительности они имели и обширные поручения от Русселя в Москву. Обращает на себя внимание в документах этого столбца то, что вся миссия выступает как дело, наперед согласованное и обсужденное в Москве. Сопроводительная верительная грамота к царю и патриарху, которой Руссель снабдил л'Адмираля и де Грева, рекомендует их как лиц, посылаемых «согласно изволению вашего ц. в., согласно моему слову и согласно утвержденному желанию моему… стоять за благо и распространение царства вашего». И в то же время их миссия — лишнее подтверждение того, что Густав-Адольф «имеет единое сердце с вами, великими государями, обо всех иезуитских и польских делах»[503]. Обращает на себя внимание также и то, что Руссель (не только в данном случае, а и во всей переписке с Москвой после первого приезда) постоянно пользуется условными выражениями, бесспорно согласованными как в Москве, так и с Густавом-Адольф ом, для обозначения и разграничения двух разных, хотя и взаимосвязанных задач русско-шведского союза: «вышнее дело» и «ближнее дело». На расшифровке и анализе кода «вышнее дело» мы остановимся ниже; что касается менее законспирированного «ближнего дела», то и контекст, и прямые комментарии не оставляют сомнения, что этот код означал «воинское соединение против общего недруга — польского короля»[504].
498
Документы об этом эпизоде опубликованы в «Памятниках дипломатических сношений Древней России с державами иностранными», т. III. СПб., 1853, с. 1–84. Ср. донесение Николо Сакетти из Вены от 15 ноября 1631 г. об отправлении этого посольства, включенное Г. В. Форстеном в «Акты и письма к истории балтийского вопроса», вып. I (СПб), 1889), с. 321. Цитированное выше шведское пропагандистское издание сообщало, что послы императора Арнольдин и граф де Моршпург были отправлены в Варшаву «присутствовать от имени императора при избрании польского короля» (на сейме в марте 1632 г.), «но видя, что дело затягивается, отправились в Московию вести переговоры с великим князем в соответствии с поручением, данным им в Вене, в ожидании, пока поляки сговорятся о времени выборов» (Le soldat suedois descript les actes guerriers, inerveilles de nostre temps, plus qus tres-genereuses et tres-heroiques de son Roy… Rouen, 1634, p. 590).
500
Дорогобужским властям было заявлено, что принять посланника нельзя «и добра от него никакого чаять нечего, кроме смуты и неправды, так же как и от того, который назывался цесаревым послом, и добра от него потому ж чаять нечего, — от их сенаторей [сенаторов] многие неправды и лукавства (ЦГАДА, Дела польские, 1632 г., стб. 2, л. 17).
501
О деятельности Русселя в Польше см.:
504
В июне 1631 г. Руссель пишет о «тайном договоре», о «приятельном соединении» (дружеском союзе) русского царя и шведского короля и о войне, которую они «ссылаючися» [согласованно] будут вести «против польских иезуитов», как о предпосылке «для основания вышнего дела» (Там же, л. 16).