Наказ «Великому посольству» содержит прежде всего подробную историю русско-польских противоречий со времени Бориса Годунова и мотивы начатой войны. Далее следуют различные положения, которые должны лечь в основу русско-шведского союзного договора. Это, во-первых, взаимное обязательство о ненападении (прежний мир держать «безо всякой неправды», «во веки неподвижно»)[559].
Во-вторых, взаимное обязательство совместно стоять «на общих своих недругов» — сыновей Сигизмунда III (Владислава и Казимира)[560]. Оба государя обязуются «всею силою, и думою, и от всего сердца своего» в польском деле помогать друг другу — «людьми, и казною, и всякими мерами, ведущими к недругову разорению; и которому [из них] невозможно будет недруга одолеть, то другому прислать нуждающейся стороне людей по первым вестям ради дружбы своей и не ожидаючи за то никакого платежа, только бы общий недруг скорее от того разорен был их общею дружбою»[561].
В-третьих, ни одна из сторон не будет заключать сепаратного мира или перемирия: «не принимать никакого перемирия нового, ни миру без общего совета»; «войну на общего недруга начати вести и закончить по общему совету друг с другом».
В-четвертых, в результате войны будут учинены «праведный и добрый раздел и рубежи с поляками по достоинству и по удобности ц. в-ва»: к Московскому государству должны отойти «искони вечные отчины великого государя нашего его ц. в-ва», «которые отданы были в перемирные годы к короне польской и к Великому княжеству Литовскому» — все земли к востоку от Двины, города («с уездами и волостями») Смоленск, Белая, Дорогобуж, Рославль, Монастыревск, Чернигов, Стародуб, Попова Гора, Новгород-Северский, Почеп, Трубчевск, Серпейск, Невель, Себеж, Красный, Полоцк, Киев. Западная граница России должна пройти по линии «от Полоцка вниз по реке Двине 20 верст к Риге, и от того места [до точки] по реке по Немани вверх выше Городка [Гродно] 20 же верст, и от того места от Немани до реки Днепра [до точки] ниже Киева 100 верст, и вниз тою рекою до Черного моря». На этой примерной основе будет в дальнейшем изготовлен «подлинный рубежный чертеж обоих государств». Пока идут военные действия, оба государя «одолжат себя друг другу помогать»: шведский король всеми силами поможет русскому царю овладеть Полоцком, Смоленском, Киевом и всеми прочими пунктами, находящимися по сю сторону этой линии, а русский царь всеми силами поможет шведскому королю овладеть Вильной и другими пунктами по ту сторону линии. Но хотя бы войска одной стороны, «за недругом гоняючись», и вошли в земли, которые по договору должны достаться другой стороне, первая обязуется не претендовать на них, отдать их («поступиться» — «безо всякого мешканья и сумненья»), «не получить себе ничего от них, кроме корысти про добычею [кроме поживы военной добычею]», которая неминуемо достается войскам. В случае победы Густав-Адольф ни до коронации своей, ни во время коронации не должен обещать Речи Посполитой удержать те места, которые по правде и по настоящему договору принадлежат Московскому государству.
В-пятых, Московское государство согласно и окажет содействие, чтобы Густаву-Адольфу «были на польском и литовском королевстве». Этим царь «воздает его к. в-ву своею дружбою и любовью» за помощь в возвращении Московскому государству исконных русских земель. Уже написано от имени царя в Турцию и Крым, в Польшу и Литву, что царь поддерживает кандидатуру Густава-Адольфа на польский престол и просит поддержать ее. Но условием этой поддержки является обязательство Густава-Адольфа, заняв польский престол, остаться в том же тесном союзе с московским царем, как и до сих пор: «по-прежнему в дружбе, и в любви, и в вечном докончанье, и в соединенье». Шведский король со своей стороны (через Русселя) предлагает «учинить и составить крепкий вечный наследственный мир меж обоих корон… также б и то в соединенье укрепить, чтоб друг другу должен был помогать: хотя который и понаклонится, ино исправлен [поддержан] будет от соединаченного друга». Этот тесный дружественный союз России и Швеции должен быть обязателен и для наследников нынешних государей. Нерушимость западной границы России проект, присланный Русселем, компенсирует перспективой «приговорить, с соединением меж ваших маестатов [величеств], распространение царств ваших [российской державы] к восточной стороне», т. е. свободной русской экспансии на восток[562].
559
ЦГАДА, Дела шведские, 1632 г., стб. 6, л. 145. Русское правительство сохраняло крайнюю настороженность в отношении Швеции и даже в отношении самого Густава-Адольфа. В особой памятной записке послам предписывалось негласно проведывать, не было ли у Густава-Адольфа тайных сношений с Сигизмундом III или после смерти последнего с панами-радою «и не хотят ли которые государи польскому королю на Московское государство помощи чинить» (Там же, л. 167).
560
Идея общности врагов косвенно распространена и на германского императора. Послы должны говорить, что недавние польское и императорское посольства не были допущены в Москву по той причине, что царю и патриарху ведомы «польского короля дружба и умышленье с цесарем заодно. И как пошел шведский король на цесаря войною за его цесаревы неправды, и польский король, преступая крестное целованье [о перемирии со Швецией]… посылал к цесарю на помощь многих польских и литовских людей», и они, как известно, дрались против войск шведского короля вместе с императорским войском. Посольство же из Речи Посполитой было прислано с лукавым умыслом уступить московскому государю принадлежавшие ему прежде, а ныне находящиеся за польским королем города, и, остановив и укротив тем самым русское наступление, «всею своею мочыо послать бы к цесарю польских и литовских многих людей на помощь против шведского короля, и стоять с цесарем и с папою заодно, и свою бы проклятую папежскую [католическую] веру укрепить и распространить» (Там же, л. 75). Отсюда, с одной стороны, выводится враждебность Московского государства императору и папе: с цесарем царю «ссылаться [сноситься] не. о чем, потому что цесарь всем православным христианам неприятель» и в войне со шведским королем; с папой римским — тоже, ибо «папа православным христианам всем враг и супостат и меж христиан не радеет ни о каком добре» (Там же, л. 163). С другой стороны, из сказанного выводится неизбежность и необходимость для шведского короля войны против Речи Посполитой; лукавый умысел польского посольства для того и доводится до сведения шведского короля, чтобы он «учинил над польскими и литовскими городами промысел, по нынешнему их, государеву, хотенью не замешкав» (Там же, л. 175). Нетрудно заметить, что одновременно тут появление на русском рубеже императорского и польского посольств используется для дипломатического давления — для запугивания возможным русско-польским соглашением на условии возвращения России спорных западных земель.
561
Там же, лл. 171–173. Здесь Московское государство выдвигает некую программу-максимум в противовес уже принятому им проекту Густава-Адольфа, согласно которому оно обязалось оплатить шведскую армию, направляемую с запада на Рель Посполитую. Но, как видно из письменных вопросов послов (Там же, лл. 71–72), они полупили дополнительную устную инструкцию на случай, если шведская сторона вернется к прежнему проекту и к прежним аргументам о невозможности открытого нарушения шведско-польского перемирия. Может быть, в этом случае послам и предписывалось еще поторговаться, поскольку русское наступление уже существенно изменило ситуацию, но все же им были даны с собой большие деньги (по сведениям Шютте; см.