Вот какие две противоположные возможности открылись перед Густавом-Адольфом, как только он вступил в Германию. Он должен был выбирать. Стать союзником, более того — соучастником политики германских князей, использовать шведских солдат для войны против немецких мужиков и этой ценой получить политическую, военную, финансовую поддержку многих князей, — такая линия была, разумеется, неизмеримо ближе шведскому дворянскому монарху. Субъективно выбор в ее пользу был для него ясен и бесспорен. Но при этом он мог стать союзником только одной из враждующих княжеских партий, протестантской, в лучшем случае при неопределенной позиции некоторых католических князей и властей и при неминуемой перспективе войны с сильной имперско-католической армией на огромных просторах Империи, где даже территориальные успехи были опасны, ибо требовали оставления новых и новых гарнизонов. Кто добавит ему недостающие силы? Потенциал всех протестантских князей Германии был далеко недостаточен для обеспечения сокрушения противника, да и тот навряд ли мог быть когда-нибудь мобилизован полностью. Напротив, сила народного напора была так велика, что стоило только соединиться с ней, открыть ей шлюзы — она как хлынувший поток затопила бы противника. Рассуждая не как дворянский монарх, а как полководец, привыкший искать реальный путь к реальной победе, Густав-Адольф не мог игнорировать и этой линии.
В ту эпоху нередко не вожди управляли событиями, а события вождями. Так, за несколько десятилетий до того простая логика борьбы привела принца Вильгельма Оранского, глубоко чуждого духу революции, к положению вождя восстания Нидерландов против Испании, вождя масс, вождя буржуазной революции. Так, через полтора десятилетия после того Оливер Кромвель, по существу не революционер, а полководец-практик, исходя из единственной задачи — найти реальные силы для доведения войны с королем до победы, раз уже она завязалась, — должен был в конце концов стать вождем индепендентов, вождем Английской буржуазной революции.
Но Густав-Адольф не стал ни Вильгельмом Оранским, ни Оливером Кромвелем. Это объясняется тем, что буржуазная революция была в Германии невозможна в XVII в., хотя она и была там возможна столетием раньше, в XVI в. Развитие немецкого бюргерства шло в то время не вперед, а назад. Бюргерская оппозиция была налицо, но она была слаба и концентрировалась почти исключительно в ганзейских городах. Того полуреволюционного блока буржуазии с частью дворянства, который имелся в Нидерландах и в Англии и на который непосредственно опирались Вильгельм Оранский и Оливер Кромвель, не было в Германии. По существу, шведский король должен был бы непосредственно возглавить крестьянскую войну, а это противоречило всей его дворянской природе, всему его воспитанию и образу мыслей, хотя как полководец, движимый вдохновением и азартом войны, он не мог не видеть эту огромную силу, которая сама рвалась к нему навстречу.
Таково основное противоречие, объясняющее удивительную судьбу Густава-Адольфа в последний год его жизни.
Историку нелегко изучать внутригерманскую социально-политическую обстановку, в которой оказалась шведская армия. В обильных пухлых сочинениях буржуазных историков о Густаве-Адольфе и Валленштейне, об императоре Фердинанде II и немецких князьях эта сторона вопроса почти совершенно игнорируется или искажается. Из источников же, если не говорить о неопубликованных документах и столь же малодоступных листовках и памфлетах, мы принуждены оперировать преимущественно разными «историями» Тридцатилетней войны, написанными современниками — наблюдателями или непосредственными участниками событий. Правда, они все в высшей степени тенденциозны и представляют собой, прежде всего, политическую пропаганду, исходящую от той или иной из воюющих сторон[602]. Но все же отголоски действительности в них неистребимы, они сообщают прямо или косвенно много такой правды, от которой последующие историки постарались совсем отвернуться. Больше всего ценных крупиц, говорящих о социальной стороне шведского похода в Германию, мы нашли у Хемница[603] (Пуфендорф[604], хотя и следующий во многом за Хемницем, уже произвел известное «очищение» данных Хемница от чрезмерных, по его представлению, реальностей), у Бурга[605] и особенно в упоминавшемся уже нами[606] анонимном сочинении «Шведский солдат, описывающий военные деяния… своего короля», изданном в 1634 г. в Руане на французском языке[607].
602
Ср.
603
604
607
Le soldat suedois descript les actes guerriers, merveilles de nostre temps, plus que tres-genereuses et tres-heroiques de son Roy… Rouen, 1634.