Этот план реорганизации Восточной Европы тесно связан в наказе с концепцией нынешнего международного положения Московского государства. Наряду с традиционными оценками отношений с Англией, Францией, Данией, Голландией, наряду с резкой формулировкой об отсутствии сношений и о враждебности с германским императором и римским папой как врагами всех истинных христиан, большое внимание уделено положению Московского государства среди государств и народов Азии. Тут особенно подчеркивается дружественное сотрудничество с соседними мусульманскими государствами — Турцией, Персией, Крымом. Важное значение придается покорности царской воле обширнейших земель и народов далеко на восток от Москвы: «Большие нагаи, и Казыева улуса, и горские черкесы и кумыки во всей царского величества воле, а служат государю по-прежнему и николи от царской (милости отступны не бывали; в Сибири устроены городы многие, и всякие служилые и жилецкие люди пожалованы денежным и хлебным жалованием, и пашни устроены великие, и живут служилые и жилецкие люди в тишине и в покое, а ц. в-ву служат и дань сибирских людей идет многая — соболи, и лисицы, и белки, и иная мягкая рухледь».
Удивительно широко окинут взором весь евразийский мир, к которому Московское государство имело то или иное касательство. Только дальневосточные государства остались вне поля зрения. Но дело их здесь прямо и не касается.
В наказ явно вклеены отрывки из проекта де Вержье[696]. Второй из них даже прибавлен уже после подписи думного дьяка Ивана Гавренева. Он озаглавлен «О тайном договоре и укреплении с королем». Тут и расшифровка взаимных военных обязательств: если один из союзников «понаклонится», то другой обязан его «исправить». Тут и дальнейшее уточнение будущей границы Московского государства (она должна пройти по Западной Двине, Неману, Днепру, с выходом в Черное море); и идея о том, что после установления новых рубежей на землях Польско-Литовского государства Московскому государству Швецией обеспечивается полная свобода распространения владений на восток («к восточной стороне»). Договор о союзе и дружбе останется обязательным не только для подписавших государей, но и для их наследников[697].
Как уже показано выше, все это было наперед согласовано через посредство тайного дипломатического агента Жака Русселя. Он же был инициатором и творцом как большинства деталей, так и формулировок в этих секретных дополнениях к наказу и в дополнениях, включенных в основной текст. Каковы были собственные мотивы и политические идеи Жака Русселя, рассмотрено нами в другой связи[698]. Но бесспорно, что никаким гипнозом он не мог бы навязать свои концепции руководителям двух могучих государств, если бы не угадал и не конкретизировал их собственные концепции и глубокие интересы.
В наказе «Великому посольству» Б. И. Пушкина с товарищами одновременно звучит и тревога по поводу верности Швеции союзническому долгу. Конечно, перспектива получения польско-литовской короны и западной половины Польско-Литовского государства представлялась важной побудительной причиной для верности Густава-Адольфа этому союзу. Но в Москве знали, что он охотится в Германии за другой, еще более заманчивой короной — императорской, знали и то, что в Швеции часть олигархии настроена против присвоения каких-либо иностранных корон королем, который сделался бы таким образом слишком независимым. Наказ определенно предвидит возможность шведско-польского сговора. С одной стороны, тут подобрана информация для передачи шведам о полном единстве и неразрывности политики германского императора и польского короля. С другой стороны, при заключении договора оба государя должны поклясться «от общих своих недругов — от польского королевича Владислава и брата его Казимира и от иных их братьев, кто из них будет на польском и литовском королевстве — не принимать никакого нового перемирия, ни мира без общего совета»[699]. Наконец, послам предписывается во время их пребывания в Швеции и в Германии тайно проведывать, среди прочего, были ли сношения у Густава-Адольфа с королем Сигизмундом III или после его смерти — с польско-литовским сеймом.
В дополнении к наказу содержится и дипломатическая контругроза: намерение не принятого Москвой посольства Гнезненского архиепископа якобы состояло в том, чтобы ценой возврата Москве захваченных русских городов остановить русско-польскую войну, а всю польско-литовскую армию послать в помощь императору против шведов[700]. Действительно ли у Московского государства имелась такая информация или это была только догадка? Во всяком случае именно этот прогноз и подтвердился впоследствии. Здесь он выдвинут лишь как средство давления на шведскую сторону. Это был тонкий и умный замысел — не только парировать такой угрозой шведско-польское примирение, но и понудить Густава-Адольфа не слишком увлекаться войной о императором, а поспешить обрушиться на Польшу: ведь Москва может развязать ей руки.
698