Приезжал к русским послам под самый новый год и гонец от лифляндского губернатора Иоганна Шютте с документами о решениях польского сейма, относившихся, очевидно, к избранию королем Владислава IV. Ввиду важности дела гонца с его бумагами отправили в Москву[708]. Затем Б. И. Пушкин с товарищами получили из Москвы новое распоряжение: вернуться в Великий Новгород и ждать там инструкций. Этот приказ направлен из Москвы дважды — 25 февраля и 4 марта. Затем последовало требование незамедлительно отправить в Москву и наказ, и образцы договоров, ничего у себя не оставляя, так как готовится новый наказ. Дело в том, что предыдущий наказ был ориентирован не только на Густава-Адольфа, пребывавшего в Германии, но и на придворную группировку королевы-супруги Марии-Элеоноры в Стокгольме; напротив, в Москве не рассчитывали на окружение Христины в Стокгольме и канцлера Оксеншерны, находившегося с королем в Германии. Полученные сведения о предстоящей коронации Христины заставляли переориентироваться. Но новый наказ, подписанный 25 марта 1633 г., все же адресован двум королевам — Марии-Элеоноре и Христине. Скорее всего, в Москве еще надеялись, что в Стокгольме при регентстве Марии-Элеоноры установится правление двух королев, напоминающее отношения Филарета Никитича и Михаила Федоровича.
Теперь послы должны ехать, «не мешкая», «без задержания». На приеме у королевы и королевны Пушкин с товарищами должны выразить соболезнование в недвусмысленных формулировках, подчеркивая, «что короля Густава-Адольфа неприятели, солдаты императора, в бою убили», «что его к. в. против общих врагов и супостатов нашего великого государя его ц. в-ва и его к. в-ва, против еретиков римской веры — папежан и иезуитов, их неправд и гонений, за веру вашу стоял храбрством своим крепко и мужественно, и многую победу над ними показал, и на том ратном деле за свою государскую природу и веру и за весь народ немецких государств в правде жизнь свою государскую скончал и положил»[709].
Прямая дипломатическая задала «Великого посольства» сводится почти к одному предложению — подтвердить с обеих сторон крестным целованием вечный Столбовский мир. К нему делается лишь добавление: правители Швеции обязуются не только хранить мир между двумя государствами, но и на общих врагов, а именно на нового польского короля Владислава и на Польско-Литовское государство воевать совместно и без взаимного согласования, т. е. сепаратно, мира не заключать. Крестоцелование придало бы этому соглашению международную гласность[710]. Лишь после того, как шведские правители крестоцелованием подтвердят искренность своих намерений, «великие послы» могут вернуться к содержавшейся еще в первом наказе истории русско-польского конфликта. Здесь добавлена история русско-шведских переговоров, начиная с приезда Мониера и Бенгарта в 1629 г. Тут воспроизведены шведские разоблачения о «злом умысле» польского короля с императором и напой против Швеции, Дании, Московского государства и других государств, побудившие московское правительство не ждать истечения перемирия и начать 3 августа 1632 г. войну с Речью Поено литой. Затем следует перечень уже возвращенных русских городов и тех, что еще остались у противника, и призыв к шведским королеве и королевне, памятуя союз Густава-Адольфа с Михаилом Федоровичем, воевать против Владислава и не заключать сепаратного мира[711].
Но, по-видимому, главная задача послов состояла теперь в том, чтобы узнать подлинную политическую обстановку в Швеции, Германии, Польше. Очень подробно разработан список вопросов о военно-политической ситуации в Германии после смерти Густава-Адольфа: кто его преемник, «до коих мест» (т. е. до каких результатов) он завещал вести войну, и не велел ли он шведам после себя с императором помириться, а если велел, то на каких условиях? Если же и вперед чаять войну, на чьей стороне преимущества, кто и чем помогает шведской армии, где она сейчас стоит, где и с каким результатом закончились последние бои, где находится император и кто командует его армией?
Другая группа вопросов относится к внутреннему положению Швеции. Единодушна ли поддержка Марии-Элеоноры и Христины или возможны «рознь и несогласие» (о чем посольство уже прослышало в пути), и при каких королевах кто именно «из близких или из думных людей» будет на деле «владеть и править».
Но что особенно тревожит русское правительство, это возможность претензий на шведский престолов обход этих «прямых наследниц», со стороны польской линии династии Ваза. На обороте нескольких листов вписана даже специальная инструкция, что делать послам, если к моменту их прибытия в Стокгольм на шведском престоле окажется уже утвержденным кто-либо иной. Наказ исполнен тревоги. Если и не прямой захват сыновьями Сигизмунда III шведской короны из слабых женских рук, то нет ли послов, посланников, сношений и, в частности и в особенности, «нет ли у них в тех их сношениях которого лихого дела и посягания на Московское государство». Именно это Пушкину, Горихвостову и Неверову надлежит узнавать «всяким радением», «накрепко».