В этом интересном послании Шютте немало заверений в том, что он — активный поборник русско-шведского союза. Он умиляется дружбой до гробовой доски Густава-Адольфа с Михаилом Федоровичем. «А я ведаю как то расширити и расславити». Он сторонник того, чтобы «держать добрую ссылку, как мы почали, чтоб к добру и к годности обоим государствам, и о том бы нам друг с другом ссылаться»[726]. Привлекает внимание то, что несколько раз Шютте повторяет просьбу довести его вести до сведения царя и патриарха. Шютте как бы ставит кн. Черкасского в положение не более чем посредника. Может быть, он уже знает кое-что о разногласиях между дядей и племянником[727].
Это послание можно было бы истолковать и как далеко идущее предложение своих услуг московской дипломатии, и как двуличие. Опубликованные протоколы шведского Государственного совета, где Шютте вскоре говорил совсем иное, показывают, что истинно второе[728].
В столбце есть фрагменты черновиков, из которых видно, что окончательный текст ответа был отправлен Черкасским только после следующего демарша Шютте — присылки им в Москву своего племянника Гакона. Этот демарш выглядел как форсированное предложение московскому двору своих личных услуг. Как увидим, Филарет Никитич постарался энергично использовать эту возможность, оттеснив, очевидно, в сторону более осторожного Черкасского.
Гакон Шютте прибыл в Москву в июле 1633 г. G ним вместе приехали ездившие в Швецию крымские посланники Муралей с товарищами. Хотя Гакон Шютте явился не как посол, не как посланник, и ему, следовательно, не полагалось устраивать встречу под Москвой, Филарет Никитич настоял на нарушении для этого случая дипломатических правил: имеется личная помета его рукой: «Учинить встречу небольшую для [ради] Ягана Шкута». Однако дальше мы замечаем в деле временную победу другого курса — осторожности: Гакон Шютте был поставлен в Москве в условия довольно суровой изоляции[729]. Но он привез важные послания и от дяди и от шведского правительства. И Филарет Никитич принял необычайно деятельное участие в подготовке ответов в оба адреса.
Ответ Иоганну Шютте от имени И. Б. Черкасского написан как важный государственный документ и, бесспорно, в основной своей части продиктован Филаретом Никитичем. Здесь, кстати, особый фрагмент разъясняет Иоганну Шютте его ошибки в титулованиях царя и патриарха. В письме, посланном с Гаконом Шютте, о ходе русско-польской войны изложена подробная информация о военных действиях с самого их начала, о взятии 12 городов, о ходе осады Смоленска. Сообщается, что вся присланная с Веером письменная и устная информация доложена Михаилу Федоровичу и Филарету Никитичу. С Иоганном Шютте говорят уже почти как с агентом русского правительства. Царь и патриарх его «похваляют» за то, что он им «служит и об их делах радеет», в том числе шлет надобные им вести про польско-литовские и немецкие дела. Особенно хвалят его за изъявленную готовность и впредь «радети и промышляти». «И ты б, Яган, и впредь им великим государям служил… И о шведском королевстве, что будет делаться меж шведскими ратными людьми с цесаревыми людьми, и о польских и литовских вестях, какое будет у них впредь лукавое умышление, — и о том бы еси дружелюбно писал и ведомо о всем чинил. А великому государю нашему его ц. в. и отцу его государеву великому государю святейшему патриарху те дела надобны». Царь и патриарх радуются вестям о военных успехах Оксеншерны в Германии и просят бога и впредь даровать шведскому войску «над общими их государскими недругами, над проклятыми папежанами иезуитами, победу и одоленье, чтоб их до конца разрушить и искоренить[730]. Писано ото, очевидно, в сентябре 1633 г. 21 сентября, за 10 дней до смерти Филарета Никитича, Гакон Шютте был на отпуске у царя. Он получил царскую грамоту к Христине, но заготовленная личная грамота к ней от Филарета Никитича, видимо, в последнюю минуту не была ему вручена. Она осталась лежать в Посольском приказе. Филарет Никитич был еще вполне здоров, но именно в этот момент явно отстранен от государственных дел. Однако об этом — ниже, а пока надо снова хронологически отступить, чтобы ознакомиться с другими каналами русско-шведских сношений во время пребывания «Великого посольства» в Стокгольме.
727
Между Филаретом Никитичем и И. Б. Черкасским, мать которого была сестрою Филарета Никитича (