Во-вторых, если коэффициент сопротивления подданных в габсбургских владениях был выше, чем в остальных частях Империи, то одновременно коэффициент принудительной силы государственной власти был здесь ниже. Ведь прочие территориальные князья могли употреблять все доходы со своего государства на укрепление военно-политического аппарата власти в своем государстве, а Габсбурги немалую часть доходов со своих владений тратили на нужды имперской политики и, следовательно, как территориальные государи были относительно слабее других.
Правда, австро-чешско-венгерская монархия Габсбургов была самым крупным государством внутри Империи, она давала самые большие доходы, но от них оставалось слишком мало, чтобы она могла уподобиться абсолютистскому государству. Абсолютизм имеет общенациональную финансовую базу и создает с ее помощью общенациональный мощный аппарат принуждения, в то время как оппозиция в полуфеодальном обществе еще раздроблена, локальна, — абсолютизм обладает поэтому перевесом над оппозицией, может маневрировать централизованными силами против децентрализованного противника. Этих-то возможностей и была лишена габсбургская монархия, в то же время слишком обширная, чтобы управляться методами мелкодержавного княжеского абсолютизма.
Габсбургские земли были сплочены в одно государство преимущественно внешнеполитической функцией — общей борьбой с турками; да и в этой общности не было равенства: немцы прикрылись от турок славянами и венграми, возложив на них основную тяжесть борьбы. Правда, в течение всего XVI в. идет и внутриполитический процесс некоторой унификации и централизации разнородных владений Габсбургов, но он далеко не достигает полноты. Центральная власть в габсбургской монархии остается относительно очень слабой.
В силу этих двух причин габсбургские земли представляли собой ахиллесову пяту политического равновесия внутри Империи, а вместе с тем и во всей Европе. Это был огнедышащий кратер, в недрах которого клокотали неостывающие крестьянские войны, взрывались национальные противоречия, а на поверхности кипела жаркая религиозная борьба. Естественно, что именно здесь с попытки закрыть, закупорить этот кратер началась всеевропейская катастрофа.
Мы обрисовали в общих контурах противоречия, заложенные в государственном строе Империи, противоречия и борьбу между религиозными партиями, отчасти национальные противоречия. Но противоречия классовые, в частности движения народных масс, были пока нами только упомянуты. Между тем они-то и служат действительным базисом всей общественно-политической борьбы внутри Германии. А борьба эта сыграла большую роль в развитии Тридцатилетней войны: значительная часть войны, зажженной Габсбургами, так и была локализована на территории самой Германии и не только волею антигабсбургских держав, но и волею немецких князей и дворян, способствовавших засасыванию этой всеевропейской войны внутрь Германии. Поэтому надо охарактеризовать классовую борьбу в Германии и ее влияние на судьбу Тридцатилетней войны в целом. Нам придется для этого и вернуться назад, и заглянуть вперед.
В работах Ф. Энгельса мы находим цельную, глубокую концепцию исторического развития Германии[52], относящую начало почти 300-летнего ее упадка к моменту поражения революционной попытки 1525 г.; опустошения и хозяйственная разруха, причиненные 100 лет спустя Тридцатилетней войной, были только закономерным финалом предшествовавшего процесса социально-экономического упадка Германии, а не какой-то случайно обрушившейся на нее катастрофой. К. Лампрехт первый ввел в научный оборот представление о натурально-хозяйственной реакции в Германии к концу XVI в. и накануне Тридцатилетней войны[53]. Это представление он проиллюстрировал рядом примеров замены денежных платежей уплатой продуктами или трудом в рыночной, поместной и государственной жизни. Вслед за ним это представление развили исследователи отдельных сторон экономической жизни Германии и в особенности локальные исследователи отдельных германских территорий. В итоге они показали, что регрессивные и отрицательные явления, с полной силой обнаружившиеся в социально-экономическом строе Германии после Тридцатилетней войны, были в той или иной мере налицо еще до ее начала. Согласно удачному резюме, данному этим исследованиям А. К. Дживелеговым, «30-летняя война не внесла ничего принципиально нового в процесс упадка Германии. Она только ускорила его. Ее значение не столько качественное, сколько количественное»[54].
52
Элементы этой Концепции рассеяны во многих его произведениях и письмах. Энгельс предполагал систематически изложить ее в переработанном варианте своей книги о Великой крестьянской войне, но, как известно, не успел осуществить свой замысел.
54