В другом месте, например, рассказывается, как Симплиций с отрядом кроатов совершает набеги на деревни за «фуражом». «Фуражировать же означало не что иное, как… рыскать по деревням, молотить, молоть, печь, красть и брать все, что сыщешь, пытать и разорять мужиков… А когда бедные мужики показывали свое неудовольствие или же набирались такой дерзости, что тому или иному фуражиру… возьмут да и пообломают лапы, что в те времена в Гессене с такими гостями случалось нередко, то зарубали тех мужиков насмерть… или же по крайности пускали на дым их хижины»[98]. Еще ценнее, как всегда, то, что Гриммельсгаузен говорит невзначай, рассказывая о совсем других предметах; в житейских перипетиях и бытовых сценках тут и там проскальзывает исторический фон. Так, один из персонажей рассказывает о своей сестре, взятой в плен имперскими всадниками: «Я… выслал к противнику трубача, чтобы справиться о сестре и предложить выкуп, однако ж… узнал, что сказанный отряд всадников был рассеян в Шпессерте крестьянами и в том сражении сестра моя была ими потеряна»[99]. Тут на заднем плане — целое сражение между крестьянами и кавалерией, воспринимаемое, видимо, как событие обыденное.
Впрочем, ведь из сделанного выше обзора крестьянских восстаний уже известно, что солдатские бесчинства провоцировали и очень крупные выступления крестьян в 20–30-х годах: в Гарце, Австрии, Баварии. В другом месте «Симплициссимуса» автор порицает нравы солдат, не стыдящихся своих поступков и даже хвастающихся друг перед другом: «Тьфу! Кровь из носу! Как мы вчера нализались!»; «Тьфу! Провал возьми! Как мы этих плутов мужиков помучали!»[100]. Как видим, столкновение с мужиками — это быт, а не событие в жизни солдатни Тридцатилетней войны. Поэт-сатирик XVII в. Фридрих фон Логау резюмировал дух Тридцати летней войны в эпиграмме «Символ веры солдата — грабь мужика». А в другом стихотворении, обращаясь к солдатам Тридцатилетней войны, в виде иронического восхваления их побед, он выразил эту же мысль в таких словах: «Веселитесь, солдаты, веселитесь! Портупеи, которыми опоясаны ваши чресла, выделаны из кожи крестьян…»[101].
Итак, в то время, как одна часть армий, наполнявших Германию, по-военному организованная и дисциплинированная, вела войну в узком смысле слова, другая часть занималась войной иного рода — расправой с населением. Каждая часть была соответствующим образом приспособлена к своим функциям. Но никакой строгой грани при этом между обеими частями установить нельзя. Описания Гриммельсгаузена показывают, что, например, отряды фуражиров, рыскавшие по окрестностям на пути следования армии, хотя формально и принадлежали к регулярной части, фактически мало чем отличались от «братьев-меродеров». Да и само ядро части было совсем не чуждо тем же настроениям и, если военная обстановка позволяла, подчас целиком обращалось в кровожадную и разнузданную банду. Симплиций рассказывал о своем посещении города Гельнгаузена: он нашел «врата его открытыми, частью погоревшими и, однако, еще наполовину ошанцованными навозом. Я прошел их, но нигде не приметил ни единой живой души; напротив того, улочки повсюду были усеяны мертвыми телами, причем некоторые были догола раздеты»[102]. Разумеется, это — уже дело рук не «братьев-меродеров» или фуражиров, тут похозяйничало целое проходившее войсковое соединение.
Как мы уже сказали, равновесие между двумя частями армии было вообще подвижным и менялось в зависимости от общей военно-политической конъюнктуры. То командование смотрит на мародеров сквозь пальцы и даже поощряет их, то, говорит Гриммельсгаузен, когда они чересчур разбушуются, полковой палач вешает кое-кого из них на суку по дороге или заковывает в колодки в назидание другим[103]. Пребывание Симплиция в «братьях-меродерах» закончилось следующим весьма характерным образом: «Подобным честным молодцем был я тогда и оставался таким до самой битвы под Виттенвейером… когда я вместе с несколькими камрадами отправился в Герольдек, намереваясь угнать коров или быков, как то было у нас в обычае, то меня самого захватили веймарцы… они взвалили нам на плечи мушкеты и рассовали по полкам»[104].
Достаточно прибавить, что этот эпизод относится к моменту перелома военного счастья в пользу французов (битва под Виттенвейером и осада Брейзаха в 1638 г.), потребовавшего мобилизации имперской армией всех своих ресурсов. Иначе говоря, в зависимости от обстоятельств, то армия как таковая служила резервом, из которого пополнялись ряды децентрализованной армии «братьев-меродеров», то, наоборот, если ей срочно нужны были подкрепления, она использовала массы военнообученных мародеров как свой собственный резерв. Так аргументы Гюнтера, направленные против «традиционной» картины Тридцатилетней войны, оказываются на деле в ограниченном объеме полезными для лучшего уяснения этой картины.