Сказанным мы уже в сущности предвосхитили финал 30-летней всеевропейской войны, как борьбы разных политических систем. Империя, как политическая система, не была разгромлена и уничтожена. Напротив, она обрела на территории Германии наиболее адекватную для себя социальную и политическую базу, как бы завершила свою внутреннюю эволюцию, реализовав полностью здесь, в Германии, то, что ждало бы и всю Европу в случае торжества габсбургско-католического универсализма.
Итак, мы уже знаем, что Тридцатилетняя война завершится половинчатым результатом. Но нам еще предстоит узнать, каким образом ход международной борьбы приведет в конце концов к такому финалу.
III
Пролог всеевропейской войны — контрреформация В Германии (1617–1629 гг.)
Как говорилось выше, немецкая шовинистическая историография попыталась создать и закрепить миф, будто не габсбургская феодально-католическая реакция стремилась «затопить» Европу, а Европа, испугавшись возможного внутреннего укрепления императорской власти, «затопила» Германию. Разумеется, указанные догмы не обладали никогда монопольным положением в исторической литературе. Шила в мешке не утаишь — габсбургские устремления к мировой империи были слишком явственно выражены. Но в распоряжении историка есть тысячи нюансов, чтобы показать то или иное явление на переднем или, напротив, на заднем плане. Большинство немецких историков старались затушевать эти габсбургские стремления, но и среди немецких историков одно течение в XIX в. сочло полезным показать их в полном свете. Это — прусская историческая школа, видевшая одну из своих главных задач в восхвалении политики прусских Гогенцоллернов и посрамлении политики австрийских Габсбургов. Так, историки этой школы в своих общих трудах[114] и в сочинениях, относящихся специально к истории Тридцатилетней войны[115], на большом материале показали, что именно безрассудный империализм Габсбургов навлек на Германию бедствия Тридцатилетней войны и обрек ее на два столетия упадка. Мы можем смело отбросить извлекаемую отсюда мораль, будто подлинные национальный интересы Германии олицетворялись враждебной Габсбургам политикой бранденбургских курфюрстов, но опереться на неоспоримые факты, характеризующие габсбургскую агрессию, собранные авторами этой школы. Что касается ненемецких историков, писавших о Тридцатилетней войне, то некоторые из них поддались немецкой концепции, в особенности во Франции, — по причинам, которые нам станут ясны, если мы познакомимся с французской политикой в Отношении Империи во время вестфальских мирных переговоров[116]. Однако большинство историков, особенно представители тех национальностей, историческая судьба которых не связана столь тесно с Тридцатилетней войной, в частности английские историки, непредвзятым взглядом легко обнаруживали правду и видели в Тридцатилетней войне не незаслуженное наказание немцев за естественное желание национально-политического единства, а отпор, данный передовыми европейскими государствами реакционнейшей габсбургско-католической экспансии[117]. Рассмотрим только один пример — превосходное резюме смысла Тридцатилетней войны, которое мы находим у английского историка Брайса. Император Фердинанд II, пишет он, по своим личным качествам вполне подходил для выпавшей на него исторической роли. «Габсбургский дом не мог выставить более неспособного и более непопулярного вождя в своей второй попытке превратить Германскую империю в австрийскую военную монархию. Одно время казалось, что он так же близок к осуществлению этого проекта, как был близок к этому Карл Пятый. Заключив союз с Испанией, имея на своей стороне католиков Германии… Фердинанд предполагал не больше и не меньше, как ввести Империю в ее старые границы и возвратить своей короне полную прерогативу по отношению ко всем ее вассалам. На Данию и Голландию предполагалось напасть с моря и с суши; Италия должна была быть отвоевана с помощью Испании… Валленштейн был уже почти господином Северной Германии, когда успешное сопротивление Штральзунда решительно повернуло колеблющееся счастье войны. Вскоре после этого (1630 г.) Густав-Адольф переплыл через Балтийское море и спас Европу от грозившего ей царства иезуитов»[118].
Эти слова Брайса дают нам, кстати, верное основание для периодизации всей истории Тридцатилетней войны. Она, действительно, распадается на две половины: до высадки войск Густава-Адольфа в Померании, т. е. до 1630 г., и после этого события. Первая половина — это окончательная подготовка габсбургско-католической агрессии, устранение препятствий внутри Империи, внутриимперская контрреформация. Словом, первая половина — это еще, собственно, не сама всеевропейская война, а ее пролог. Вторая половина, т. е. после 1630 г., — это война двух европейских коалиций, габсбургской и антигабсбургской. Затяжка первого этапа, пролога, дала возможность угрожаемым европейским государствам не только занять оборону, но и перехватить инициативу, перенести войну в значительной мере на территорию Германии. Вторая половина заканчивается Вестфальским миром 1648 г.
114
См., например,
115
116
См.
117