Волнения и беспорядки, направленные против католиков, уже начинались по городам и деревням Чехии. Это была вторая причина, вселявшая смелость в чешскую знать: уверенность в широкой поддержке. Впрочем, эта же причина — угроза активных самостоятельных выступлений народных масс — как раз привела часть из них, подобно Альбрехту Валленштейну, к поддержке немцев, к предательству чешских национальных интересов. В самой Праге, где заседало собрание сословий, было особенно бурно. 23 мая вооруженные горожане вышли на улицы, началось открытое восстание. Вместе с вооруженной толпой чешские протестанты-аристократы силой проникли внутрь старинного пражского дворца — резиденции десяти наместников, которые правили Чехией во время отсутствия императора. Среди этих наместников было два давних и махровых деятеля католической реакции — Мартиниц и Славата. С ними расправились «по старинному чешскому обычаю», тем способом, каким некогда началась гуситская война: их выбросили из окна (дефенстрация).
Волнение охватило всю Чехию, только три города остались верны императору. Началось повсеместное изгнание иезуитов. В Праге на другой день после «дефенстрации» открылось заседание сословного чешского сейма, передавшего власть 30 избранным директорам. В сущности, это было превращение Чехии в независимую республику. Она деятельно готовилась к отстаиванию себя от Габсбургов: не имея, сначала ни финансов, ни войска, правительство быстро организовало сбор военного налога и создало чешскую армию, общее командование которой было поручено Турну и Гогенлоэ.
В Вене тоже действовали быстро. Именно теперь Клезль, ставший прямой помехой, был арестован, и под давлением Фердинанда, требовавшего немедленного наказания чехов, дряхлеющий император Матвей приказал собрать наемную армию под командованием Букуа и Дампьера. Но инициатива уже была вырвана из рук Фердинанда, ему приходилось воевать с непредвиденным и неведомым противником. Дух чешской армии был той неизвестной величиной, которая не поддавалась исчислению. А дух этот был необычайно боевым и наступательным. Букуа и Дампьер попробовали вторгнуться на территорию Чехии, где сразу же принялись за чудовищные жестокости и бесчинства, которые с этого времени становятся характерным стилем всей Тридцатилетней войны, но потерпели осенью 1618 г. ряд поражений при Чаславе, Ломнице и Будвейсе и были отброшены в Австрию. Чехи преследовали их по пятам, нанося им удар за ударом. Обескураженный венский двор уже в конце 1618 г. — именно в тот момент, когда победоносное движение поляков на Москву было вдруг остановлено у самых Арбатских ворот, — и в начале 1619 г. ищет через польское и саксонское посредничество мирных переговоров, чтобы взять чехов не силой, так хитростью. Но чешское правительство, вдохновляемое Турном, отвечает отказом. 20 марта 1619 г. умер император Матвей, и Фердинанд, принимая наследство, делает знаменательную попытку прикинуться овечкой: он направляет в Чехию акт, в котором обязуется первым сложить оружие, отозвать войска, соблюдать впредь все политические и религиозные вольности Чехии, более того, примириться с изгнанием иезуитов и предоставить чехам право выбрать себе другого короля. Но чехи ответили ему, что, судя по прошлому опыту, государи, управляемые иезуитами, считают себя вправе не исполнять обещаний, данных еретикам. Фердинанд возобновил наступление. Императорские войска снова принялись за разорение чешских городов и деревень. Чешская армия, руководимая Турном, в свою очередь ринулась вперед, вторглась на территорию Австрии и осадила в июне 1619 г. императорскую резиденцию — Вену. Фердинанд вступил в мирные переговоры, соглашаясь принять все требования чехов. Так неблагоприятно для него обернулось самое начало долго и тщательно подготавливавшейся агрессии.
Однако это было только серьезным преткновением на пути габсбургской агрессии, неожиданной помехой и, пожалуй, предостережением, но не поражением. Исход борьбы решался не поединком Праги и Вены, а всеевропейским соотношением политических сил. В самом деле, в эту классическую эпоху наемных армий любая локальная на первый взгляд война была своей невидимой стороной всеобщей войной: деньги были международной силой, как и покупавшийся на них товар — наемные солдаты. Перед началом войны государь, если у него были деньги, раздавал поручения полковникам и капитанам, которые входили в сношения с людьми любых национальностей, знавшими, где можно найти наемников. Это были своего рода маклеры на международной бирже солдатни. Нанятый пестрый сброд даже не одевали в униформу, так что в день сражения солдаты, чтобы отличить своих от врагов, привязывали платок к руке, листья к каске или другой условный знак. Им платили деньги, и они проливали свою и чужую кровь. Не все ли равно, откуда брались эти деньги. Любое из европейских государств могло незримо участвовать в любой местной войне не собственными военными действиями, а тем материальным субстратом, в котором кристаллизовался военный потенциал всякого государства — «золотыми солдатами». Его внешняя политика воплощалась или в предоставлении денег воюющему где-то государству, или, напротив, в отказе предоставить деньги. Практически было уже не столь важно и зависело от конкретных обстоятельств, пересылались ли эти деньги в виде мешков с дублонами и талерами или сразу в товарной форме — в виде полков марширующих пехотинцев и скачущих рейтаров. «Золотые солдаты» могли в любой день и час осуществить «десант» в любом уголке Европы. К тому же никто не отказывался от денежной помощи, чужие деньги стреляли ничуть не хуже своих, а собственно военная помощь могла таить в себе и скрытую политическую опасность.