В своем грандиозном замысле Ришелье исходил из желаний самих этих двух государей. Христиан IV еще на съезде в Зегеберге в 1621 г. изъявил намерение встать во главе евангелического союза всех протестантских государств Европы для борьбы с обеими ветвями Габсбургского дома и Католической лигой и двинуть датское войско в Германию против императора на помощь Фридриху V. Голландия вполне поддержала эти намерения, и только «прозаическая» сторона — отказ Якова I Английского субсидировать все предприятие — заставила все же тогда Христиана IV сохранить нейтралитет. Именно субсидиями Ришелье и предполагал теперь вывести его из этого состояния.
Что касается Густава-Адольфа, то он до 1624 г. не обнаруживал намерения вступить в борьбу с Империей. Он был занят войной с Речью Посполитой, возобновившейся, как мы помним, в 1617 г., сменившейся перемирием в 1618–1620 гг. и снова вспыхнувшей в 1621 г. Голландия еще в 1617 г., как и раньше, субсидировала его, снабжала вооружением, солдатами, — поскольку за спиной Речи Посполитой действовали Габсбурги, в том числе и испанский король, и поскольку к тому же Дания, служившая и голландцам и шведам помехой в балтийской торговле, держалась тогда еще прогабсбургской ориентации. В 1618 г. долг Густава-Адольфа Голландии равнялся 757 тыс. гульденов. Но тщетно с началом Тридцатилетней войны голландцы, а также послы Фридриха V пытались понудить Густава-Адольфа оказать помощь единоверцам-протестантам в Германии. Он упорно отвечал одно и то же: его борьба с Сигизмундом III не частная распря, а самая лучшая помощь, какую он может оказать врагам католицизма и Габсбургского дома в Европе, ибо Испания, Империя, папство и Польша представляют собой единый фронт; каждое поражение поляков является вместе с тем и поражением Империи, получающей из Польши помощь; если бы Голландия и другие державы помогли ему новыми субсидиями, его большое вторжение в Польшу отвлекло бы от Германии внимание императора и лигистские войска и тем благоприятствовало бы восстаниям протестантов в габсбургских землях, а также вторжению тех или иных армий в Германию с запада. Этой концепции, которой нельзя отказать в основательности, Густав-Адольф последовательно придерживался в своих внешних сношениях еще и в 1623 г.; так, например, он писал Якову I, что «общим делом» (causa communis) являются и защита протестантизма (от католической реакции в Европе), и свобода Голландии (от испанского ига), и восстановление прав Чехии и Пфальца, т. е. Фридриха V, в Империи, и его собственная борьба с Польшей; выступить против императора, имея в тылу враждебную Польшу, он считал бы для себя рискованным и опрометчивым[126]. Однако уже в 1622 г. он заключил с обессилевшей Речью Посполитой новое перемирие, которое тянулось вплоть до 1625 г.
К 1624 г. в позиции Густава-Адольфа наметился перелом. К тому было немало причин: во-первых, он тоже был встревожен победами католической реакции в Германии, ибо она предвещала в его глазах габсбургскую агрессию на Балтийском море; во-вторых, Швеция испытывала нараставшую международную изоляцию и даже военную тревогу в связи с быстро развивавшимся после 1621 г. голландско-датским сближением; в-третьих, утеряв дружбу Голландии, Густав-Адольф утерял вместе с тем и источник иностранных субсидий; в-четвертых, в 1624 г. возникла было перспектива более длительного и более прочного, чем прежде, перемирия с Польшей. Вот почему Густав-Адольф неожиданно изъявил желание, через бранденбургского дипломата Беллина, не только присоединиться к союзу всех протестантских государей Европы, по даже взять на себя верховное командование военными действиями союза против императора и Католической лиги.
126