Некоторое изменение в баланс военных сил внесло то обстоятельство, что как раз в этот момент испанцы одержали крупную победу в Нидерландах. Мориц Оранский, неудачно ведший войну в Брабанте начиная с 1621 г. и с трудом сдерживавший натиск Спинолы, потерял важнейшую крепость — Бреду. Испанцы расценили это как решающую свою победу над голландцами (сам Мориц считал себя наголову разбитым и ненадолго пережил эту катастрофу) и поспешили прислать небольшое подкрепление войскам Тилли в Северо-Западную Германию. Однако и при этом положение имперско-католической армии, все-таки значительно уступавшей силам противника, оставалось в сущности безнадежным.
Спасение императору явилось как deux ex machina. Императорский камергер и член имперского военного совета Альбрехт Валленштейн — чех и протестант по происхождению, сделавший, однако, карьеру и обогатившийся на службе императору, немцам и католикам, — взялся не более не менее как безо всякой казны выставить армию в 40–50 тыс. человек. Этот фантастический проект выглядел бы просто нелепостью, если бы автором его не был военный, уже прославившийся как полководец во время операций в Моравии против чехов и венгров и затем разбивший Бетлена Габора. В самом деле, Валленштейн исходил из двух совершенно трезвых наблюдений над политической действительностью. Во-первых, как мы отметили, он был из тех, кто угадал революционные перспективы, таившиеся в чешском восстании, и поэтому-то, испугавшись этих перспектив, предпочел служить любым силам, направленным против восстания; война дворян против народа была в его глазах неизмеримо важнее всякой национальной или религиозной войны, — ив этом пункте он легко нашел общий язык со многими немецкими дворянами. Во-вторых, он учел и обобщил опыт Мансфельда и других полководцев, показывавший, что армия может функционировать как перпетуум-мобиле, т. е. сама добывать деньги на свою оплату, да еще обогащать добычей и полководца и солдат, если она воюет одновременно и с вражеской армией, и с мирным населением, экспроприируя его имущество. Из этих двух предпосылок и родился проект Валленштейна: некоторые округа — прежде всего в мятежной Чехии, а затем и в других частях Империи, хотя бы и католических, всюду, где это окажется целесообразным с чисто полицейской точки зрения, — будут в назидание другим отданы под формирование войск. Опустошение и ограбление этих территорий заменит налоги, которых император не имеет права собирать с Германии. Солдаты получат жалованье (необычайно высокое, 2 флорина в неделю, не считая квартиры) из тех сумм, которые они же выколотят в виде контрибуций из населения в отведенном им для формирования округе. Таков был проект Валленштейна.
Другим членам имперского военного совета он показался чудовищным и абсурдным. Превратить саму Германию или часть ее в завоеванную разнузданными наемниками страну — для войны их же руками с внешним врагом! Однако Валленштейн нашел сочувствие у императора Фердинанда II. Посредником между ними выступил тесть Валленштейна императорский камергер Гаррах. Императорским приказом от 7 апреля 1625 г. Валленштейну было поручено приступить к формированию за свой счет армии, находящейся в непосредственном распоряжении императора, для начала численностью в 20–30 тыс. человек. При этом император и Валленштейн исходили из совершенно разных посылок, хотя выводы их и сошлись. Для Валленштейна и примкнувших к нему немецких дворян, не говоря о жажде личной военной наживы и славы, главные соображения или хотя бы психологические импульсы в пользу кровопускания населению Империи лежали в сфере внутриполитической. Для императора же все сводилось к внешней политике. Никакие исторические документы не подтверждают часто повторяемого мнения, будто император принял проект Валленштейна потому, что зависимость от Католической лиги его стесняла и он хотел «усилить» императорскую власть, создав армию, не зависимую ни от кого, кроме императора. Все это — патриотические бредни немецких историков. Фердинанд II принял проект Валленштейна именно потому, что он последовательно рассуждал и действовал не как германский король, а как император. Германия — это только трамплин ко всемирной державе и только временное (хотя бы и многовековое) убежище императора; теперь, когда настал решительный час, что из того, если часть Германии или даже всю ее придется высосать и умертвить для торжества над миром? Что из того, если посреди грядущей всекатолической европейской империи окажется в первое время зона пустыни — цена достигнутой победы? Совершенно безразличный к Германии, Фердинанд II побеспокоился только о наследственных габсбургских владениях: после того как формирующиеся войска как саранча основательно обглодали Чехию, императорским указом было объявлено, что наследственные земли, «до настоящего времени постоянно и исключительно несшие на себе тяжесть содержания этой армады для защиты Империи, верных сословий и всего любезного христианства», слишком уже истощены, и поэтому впредь для формирования войск отводятся такие-то и такие-то округа Франконии и Швабии.