Некоторое время имперцев спасало только то, что шведы были в таком же состоянии. С полководцем шведов была та же беда. Маршал Банер пил как конь, объясняя это обстоятельство смертью жены. Впрочем, вдовца утешала дочь маркграфа Баденского, которой он, гм, увлекся прям на вечеринке по случаю похорон супруги. В общем, Банер занимался дринкингом все то время, которое не факингом, и руководил армией очень приблизительно. В момент то ли протрезвления, то ли наоборот, особо глубокого запоя он попытался захватить императора Фердинанда-джуниора в Регенсбурге. Тот безуспешно собирал там мирную конференцию, но чтобы реально всех замирить, ему все равно надо было звать испанцев, французов и шведов. Банеру казалось соблазнительной идеей захомутать самодержца, но в итоге он не смог даже просто обложить Регенсбург из-за разложения войска и бескормицы. Зато бойцы поймали и сожрали императорских ловчих соколов. Если бы им попался по дороге черт, они бы и его съели.
Имперцы между тем попытались действовать непрямыми способами. Конкретно попробовали убрать кардинала Ришелье аккуратным заговором. Во Франции хитроумный кардинал оттоптал немало мозолей, во внутренней политике он действовал не менее решительно и жестко, чем во внешней. Причем это касалось даже, казалось бы, относительно мелких проблем. Маленький пример чисто для иллюстрации. Дворяне нужны были Ришелье, чтобы со славой помирать от дизентерии под стенами эльзасских крепостей, а не для того, чтобы позорно тыкать друг друга шпажками в подворотнях. Поэтому дуэли, как известно, запретили. Запрет демонстративно нарушил Франсуа де Монморанси. Этот парень был популярен при дворе как Оксимирон, но в качестве ролевой модели избрал Мару Багдасарян. В общем, он решил, что он настолько славный парень, любимец публики и крутой аристократ, что никто ничего ему не сделает, если он насадит на рапиру еще кого-нибудь. Так вот, Ришелье настоял на том, чтобы ему откочерыжили башку, и никакая протекция не помогла. Так что, как легко догадаться, кроме фанатов у Ришелье было полно хейтеров, которые и без поддержки имперцев были бы не прочь откочерыжить что-нибудь ему самому. Локомотивом заговора был влиятельный граф Суассон. Но в один прекрасный момент он, согласно официальной версии, зачем-то стал приподнимать забрало шлема заряженным пистолетом, а тот возьми, да и выстрели… А при чем тут Ришелье? Решительно ни при чем, руки-то вот они. Шлем от мозгов оттерли, но заговор против кардинала на этом, как легко догадаться, иссяк.
Тем временем, в шведской армии назревал бунт из-за отсутствия жалования. Генерал Банер подошел к делу как вооруженный Мавроди, он каждый день обещал, что деньги скоро будут, пицца уже в пути, и в конце концов – вот жулик – всех обманул и помер. Армия стояла на грани бунта. Но в Швеции знали, кого прислать взамен усопшего. Главкомом шведской армии стал Леннарт Торстенссон, последний великий полководец Тридцатилетней войны, темный рыцарь с сияющим страпоном.
Леннарт Торстенссон. Он молвил: Мне вас жалко, вы сгинете вконец. Но у меня есть палка, и я вам всем отец.
Торстенссон попал в плен еще при живом Густаве Адольфе, долго сидел в зиндане, ожидая обмена, и за это время испортил себе здоровье и характер. На имперцев он с тех пор затаил некоторое хамство, и вообще людей не очень любил, по крайней мере, в живом виде. С собой он вел семь тысяч рекрутов и вез деньги. Этот суровый полководец не мог ходить, скрученного подагрой, его носили на носилках. Но лежа, он был опасней любого стоячего. Выдав жалование, Торстенссон приступил к реформам.
Для начала, он переменил экономическую модель. Деньги теперь платили только тем, кто пришел в армию до него. Бойцы все равно мерли как мухи в ноябре, так что количество требуемых монет быстро падало. На самом деле, все, конечно, было сложнее. Ускоренная перемотка в основном касалась новобранцев. Если бойцу удавалось прожить 2—3 года и пообтесаться в боях, то он, скорее всего, жил дальше, и жил по военным меркам долго. Такие люди цементировали свой полк, и если их было хотя бы процентов 20—30, воинскую часть можно было восстановить даже после тяжелых потерь. Им и платить было не жалко. А новым рекрутам обещали только одежду и пожрать, в остальном – дали мушкет, крутись как хочешь. Но не нарушая дисциплину. Торстенссон начал с того, что просто и без затей принялся вешать за серьезные проступки. За мелкие от души били плетьми. Не нравится? Еще плетей. Есть возражения? Нет возражений. Солдаты Торстенссона ненавидели, но он их тоже не особо любил.