Активно переставляя фигуры на шахматной доске для общеевропейской войны, Христиану Анхальтскому помогал союзник, чьи мотивы были еще более сомнительны. Эрнст фон Мансфельд, генерал армии, брошенной на помощь Чехии, был внебрачным сыном дворянина Петера фон Мансфельда, бывшего губернатора Люксембурга. Воспитывая его при своем дворе, отец с раннего возраста грубо подавлял всякие претензии мальчика на то, чтобы считать себя членом семьи, из-за чего у него возникли определенные чувства, которых он так и не сумел перерасти. Рождение и воспитание сделали его авантюристом. Весь мир лежал перед ним как на ладони, но взять его можно было только мечом.
Военное ремесло того времени вполне отвечало его призванию. С развитием артиллерии и особенно мушкетов феодальная армия, набиравшаяся из неопытных крестьян, стала практически бесполезной. Только профессиональные солдаты могли в необходимой степени овладеть искусством тактики.
Пехота теперь состояла из пикинеров и мушкетеров, мушкетеры главным образом вели наступление, а пикинеры прикрывали их при обороне; с непрерывно растущей эффективностью мушкета важность пикинеров в той же мере уменьшалась, но в первой четверти века численность и тех, и других в типичном пехотном полку была примерно одинаковой. Для успешного овладения обоими видами оружия требовалась длительная практика. Кавалерия, составлявшая около трети обычной армии и по-прежнему игравшая самую важную роль, по крайней мере в наступлении, также была вооружена копьями и пистолетами; там огнестрельное оружие быстрее сменяло копье, чем у пехоты. В решающих сражениях, из которых в основном и состояла война, плохо подготовленная конница была не просто бесполезной, но и опасной, а хорошо обученная конница – крайне важной, ведь от выполнения ею сложных маневров порой зависел успех или провал целой армии. Пока еще ни в одном государстве не сложилось системы военного призыва, способной обеспечить полноценную подготовку национальной армии. Когда дело доходило до войны, мудрое правительство сразу же приглашало на службу профессионального полководца.
Эти профессионалы обычно держали при себе небольшой штат офицеров, имеющих опыт быстрой вербовки и обучения рекрутов. В набранные таким образом армии, невзирая на вероисповедание и национальность, попадали отбросы общества или жители перенаселенных районов, которым не нашлось иного занятия. К слову сказать, из Швейцарии и Северной Италии, где земля никогда не могла прокормить проживавшее на ней здоровое и плодовитое население, рекруты выходили лучше, чем из германских государств, где проблема перенаселенности стояла не так остро. Поступив на военную службу, солдаты хранили верность только своим знаменам. Они приносили присягу не отдельному вождю или государству, а флагу, и, если в бою противник захватывал флаг, солдат имел право последовать за ним. И даже верность флагу отнюдь не всегда была очевидна, нередко военнопленные переходили в армию победителей независимо от того, кто владел их флагом. Кроме того, солдат служил только по контракту; если по истечении оговоренного срока он решал поступить в другую армию, никто не мог ему этого запретить. Офицеры и рядовые переходили из войска в войско без каких-либо угрызений совести и вечерами у костра обсуждали, где лучше. Император платил хорошо, но служба считалась тяжелой – «ночуй в чистом поле, хоть в дождь, хоть в засуху»; польский король платил еще лучше, но зимой не желал кормить армию; правительница испанских Нидерландов сулила заманчивое жалованье, но только для тех, кто не знал, что у нее «месяц» состоял из шести, а то и восьми недель; «говорят, что лучше всего служить в штатах[20], потому что служба постоянная, а если кто лишится конечности или станет не годен, то всю жизнь будет получать то же жалованье, которое получал, когда стал инвалидом».