И вот теперь похожие вспышки накатывали на зонд – часто, примерно каждые десять секунд. Защитная система? Чтобы не вздумали уходить, куда не просят? Так или иначе, зонду дали команду вернуться и направиться в противоположном направлении.
Там его постигла ровно та же напасть: серии вспышек, которые постепенно стали одной сплошной волной. Человеку в таких условиях можно передвигаться или наощупь, что по понятной причине неприемлемо, либо с использованием «чудо-очков», воспроизводящих окружающее пространство, не пропуская при этом ни кванта освещения снаружи. Любопытно, а у Марка Флавия такие были?
Когда стало понятно, что зонд не опускается – хотя кривизна планеты уже должна была вынудить его опуститься по отношению к точке запуска – его вернули. На расстоянии в десять стадий от входа – выхода? – вспышки прекратились совершенно. В записях Марка Флавия говорилось: идти так, чтобы ничего не видеть и не слышать. Звуки зонд записывал, но не передавал – пусть их вначале изучат техники.
— Как он тут с ума не сошёл, – покачал головой Артём, когда зонд вернулся. – Это мы с техникой, и то страшно.
— Музыка, сэр, – напомнил командир группы. – Почти на каждой странице у него: слушайте музыку, это помогает. Ваш проигрыватель исправен?
Исправен. И они, действительно, почти всё время слушают музыку, надев шлемы – почти полностью изолирующие их от окружающего мира. Зрительное восприятие создают – заменяют – очки, а звуки или фильтруются, обозначаются только и исключительно уровнем громкости и азимутом – или пропускаются как есть, по выбору.
- - -
Оружейник выслушал рассказ и прочитал оба листа с описанием сновидения, не моргнув и глазом. Предложил присесть за стол и приготовил чай. В следующий раз надо что-нибудь от Арлетт принести, подумала Миранда. Раз уж он так чай любит.
— Допускаю, что такое возможно, – сказал он, наконец. – Несомненно, есть устойчивый коридор между «локацией М» и Айуром. По мне, хорошо бы научиться его закрывать. Пока есть вероятность, что по нему могут пройти не только люди, мы в опасности.
— А наладить связь туда пробовали? – поинтересовалась Мари. – Ну, не знаю – как под землёй, когда расставляют станции связи, чтобы можно было по радио общаться с поверхностью даже на большой глубине. В шахтах же такое работает.
— Это часть миссии, – подтвердил Марцелл Катон. – Команда оставляет по дороге ретрансляторы. В них никакой информации, которая указала бы на их происхождение; если их повредить или попытаться сменить программу – самоуничтожатся. Если удастся передать сигнал сквозь те «диски», порталы – возможно, сумеем поддерживать прямую связь с командой прямо отсюда. Пока что это в разработке.
— У вас всё схвачено! – с уважением покачала головой Мари. – Люблю. Скажите, а что, если кто-нибудь из его команды, не знаю, сойдёт с ума, будет заражён и всё такое?
— Меры приняты, – успокоил её оружейник. – Рассказывать не имею права. Скажу только, что перед тем, как их отправить, мы старались моделировать все ситуации, которые могли придумать, и искали варианты действий для каждой. Благодарю за ваше сообщение, мы предпримем дополнительные меры предосторожности, когда будем встречать их.
— А где они могут появиться? Или тоже секрет? – Мари посмотрела на карту на экране стоящего рядом регистратора.
— В одной из этих девяти точек, – указал оружейник. – Восемь вокруг Рима, девятая – в Колизее. Марк Флавий появлялся в одной из них. Пока что эта закономерность выполнялась. Прошу извинить, через полчаса у меня доклад. Если необходимо, звоните в любое время суток.
- - -
Миранду выбросило из сна. Всё, как вчера – только без нечисти вокруг. И сердце бьётся – не так часто, как вчера, но тоже неприятно. И ощущение пристального чужого взгляда.
День был – сплошь заботы. Миранда ощутила разницу: быть секретарём Марины – назначать ей встречи и прочие занятия, напоминать, если нужно (а Марине почти никогда не нужно) о предстоящих делах – и самой вести большую часть этих дел.
Нет, ну в самом деле, когда она успевает? Хорошо ещё, Мари предложила свою «неквалифицированную», как она выразилась, помощь – иначе бы совсем голова кругом пошла. Миранда добралась до постели в одиннадцатом часу и – свалилась. А через два с половиной часа подскочила. Неприятное, неотступное ощущение внимания, цепкого и недоброго.
— Кто здесь? – задала Миранда глупый вопрос. Никого, никто не отозвался. Я начинаю бояться спать одна, подумала Миранда. Кому скажешь – засмеют. Она быстро переоделась в домашнюю одежду – в дневную, если можно так сказать – и вышла в коридор. Не особо понимая, почему, направилась на кухню.
Там она увидела Мари. В чёрном (кто бы сомневался) халате. Сидела и мрачно пила свою любимую минеральную воду.
— И тебе не спится, – заключила Мари. – В точности, как у доктора – проснулась и поняла, что не могу заснуть. И бодрая. И на часах четверть второго ночи, просто прелесть. Вот, сижу, может снова спать захочется.
Послышался шорох – у двери. Они обе обернулись – чтобы увидеть, как на пороге возникает, из пустоты, Лилия. В ночной рубашке, с видеокамерой в руках и глазами, открытыми на пол-лица. И вид такой, словно только чудом спаслась от жуткой смерти.
Миранда выронила стакан с соком, но Мари сумела поймать его – да так, что ни капли не пролилось.
— Держи, – вручила она стакан Миранде. – Не выронишь больше? Отлично. Идём, – она взяла Лилию за руку. – Миранда, твоя комната ближе – может, там и поговорим? Я так и думала, что есть ещё дроссели.
- - -
Лилия, с неживым лицом царевны Несмеяны, глядела куда-то в пространство, пока Мари пересказывала, вкратце, как она стала дросселем.
— Теперь ты, – она взяла Лилию за руку. – Чёрт, да она сейчас в обморок грохнется. Рассказывай. Что случилось, почему камера в руках.
Лилия словно очнулась – отвела взгляд, всё это время прикованный к неизвестной точке пространства, и молча протянула камеру. Мари включила воспроизведение последней записи.
Похоже, часть комнаты, поодаль от кровати, освещена – непонятно, чем, просто ярко освещённая часть комнаты, а ведь верхний свет выключен. Затем на полу нарисовался тот самый круг, с меньшим кругом посередине, и… пополз в сторону камеры – в сторону Лилии. Бодро пополз, со скоростью идущего человека. Потом вспышка, и через долю секунды видны – пока ещё стоящие спиной – Миранда и Мари. Съёмка завершилась на моменте, когда Миранда разжала пальцы, и стакан полетел к полу.
— Подожди, – Мари отмотала воспроизведение, уменьшила скорость и увеличила контраст. – Смотрите!
При таком воспроизведении видно было, что по-над кругом, проявляясь на время прохождения над ним, и исчезая за его границами, возникают человеческие – или похожие на человеческие – силуэты. Прозрачные, едва различимые контуры.
— Весело живём, – подвела итоги Мари. – Ты тоже поднималась на башню? – она посмотрела в глаза Лилии, на лицо которой вернулось живое и осмысленное выражение. – Рассказывай. Здесь все свои, что толку отпираться. Ты дроссель, верно? Но незарегистрированный.
— Я была им только два дня, – возразила Лилия и рассказала, вкратце, всё то, что рассказывала Артёму. Ну, почти всё. Удалось не разрыдаться, на этот раз.
— Весело живём, – повторила Мари, и прошлась по комнате, взад-вперёд. – Понятно, почему не пошла регистрироваться. Мне вот тоже запрещают скользить, так уже выть от тоски охота. Вопрос, откуда этот милый круг взялся. Так, говоришь, вы нашли ту пещеру?
— Её больше нет. Нет того места, где было каменное возвышение, – терпеливо повторила Лилия, и слёзы навернулись на её глаза. – Но мы с Августом там были.
— Почему все взрослые такие идиоты? – спросила Мари пространство, и Миранда… расхохоталась. В итоге Лилия к ней тоже присоединилась. – Нет, но я серьёзно, – добавила Мари, немного успокоившись. – Почему никогда не верят детям, которые рассказывают чистую правду? Мне не поверили. Хватило ума не настаивать, чтобы в Бедлам не загреметь. Но если я не путаю, это ровно такой же круг, который мы видели… – она встретилась взглядом с Мирандой, и та кивнула. – В одном очень странном месте, про которое нам запретили рассказывать. Ладно. Давай по порядку. Кто ещё знает, что ты была дросселем? Он знает?