По большому счету, мечи в повседневном обиходе и не требовались. Силой аристократов была магия, а простолюдинам оружие не полагалось в принципе. Но у меня-то Дара не было! И моя сила проявлялась исключительно в рукопашном бою.
В итоге я нашел подходящий вариант, и в тот же день, после уроков сходил, купил себе прочную трость. Подобные здесь носили некоторые мужчины. Не все — мода на трости не была повальной, как в определенные исторические периоды на Земле. Но все же человек с тростью не был диковинкой и не привлекал внимания. Между тем била тяжелая палка не хуже тренировочного меча.
Еще я приобрел неброскую черную одежду. Это было нужно для того, чтобы лучше прятаться в ночных тенях. И чтобы случайные очевидцы не могли связать меня со «Стальными розами». Вдруг кто-то однажды опознает школьную спортивку?
Некоторое время я раздумывал насчет какого-нибудь панциря. Но после отказался. Моих загадочных навыков пока хватало для того, чтобы нейтрализовать любую угрозу. А кираса, даже спрятанная под одеждой, наверняка сделает меня менее подвижным. Плюс вызовет подозрения, если однажды вдруг нарвусь на патруль.
Была еще одна причина не носить такого рода защиту. Я побаивался, что кираса создаст ощущение безопасности и мои боевые умения попросту не пробудятся в нужный момент. А это могло закончиться очень плохо.
* * *
Разобравшись со снаряжением, я возобновил ночные рейды. Черной тенью я патрулировал улицы криминальных районов. Каждую ночь мне удавалось спасти нескольких человек и как следует навалять напавшим на них ублюдкам.
Это было круто. Это приводило в восторг. Не только ощущением силы — но и тем, что я в кои веки делаю что-то важное. Не могу передать, насколько новая деятельность отличалась от унылой офисной рутины, где все мои старания были направлены лишь на повышение прибыли владельцев и акционеров. Здесь же я по-настоящему помогал людям. Я приносил пользу. И мне это охрененно нравилось.
* * *
У тайной жизни супергероя была обратная сторона: из-за ночных вылазок я практически не высыпался. Чтобы как-то компенсировать сократившееся время сна, я отказался от утренних тренировок. Но особо это не помогло. На уроках я чувствовал себя разбитым и в учебе выезжал исключительно на хорошей домашней подготовке и относительной простоте материала. Хотя это выручало не всегда и в законоведении мои оценки съехали. Но мне все это казалось неважным — меня всецело захватила борьба с преступностью. Оказываясь на ночных улицах, я чувствовал себя более живым, чем когда-либо прежде. Во мне словно пробуждалась какая-то часть, о существовании которой я раньше не догадывался.
Был еще один аспект, подталкивавший меня продолжать геройствовать. Примерно через неделю ежедневных, или точнее, еженощных боев, я ощутил, как растет мой уровень. Я начал лучше чувствовать тело, мои движения сделались точнее. И я стал гораздо опаснее для врагов. Отныне почти все мои схватки завершались в считаные мгновения. Я перемещался настолько быстро, так ловко и мощно бил, что выносил бандитов раньше, чем они успевали что-то предпринять.
И самое главное, по мере улучшения бойцовских навыков, я начал понемногу контролировать это свое умение. Теперь мне не требовалось испытывать страх и ощущение угрозы жизни. Хватало морального настроя на бой. А к исходу третьей недели состояние берсерка или супервоина настолько впечаталось в сознание, что перестало требовать активации. Оно стало буквально инстинктивным. Я убедился в этом во время тренировочного поединка в школе.
Против меня поставили довольного сильного соперника с более высокой ступени. Глядя на его движения, казавшиеся мне медленными и неуклюжими, я подмечал все оплошности и ошибки. А когда мне наскучило следить за безуспешными попытками достать меня протазаном, выбил его оружие одним точным ударом.
И тут же проиграл следующий поединок.
Не потому, что недооценил противника. А по собственной воле. Мне пришло в голову, что не стоит выставлять напоказ свои экстраординарные навыки. Я помнил, что Эзерин отчего-то не хотел повышенного внимания к моей персоне. Я не знал почему, но у отца явно имелись какие-то причины. Однажды непременно выясню, какие. Пока же придержу силу при себе… Хотя, не буду врать, мне очень хотелось удивить Селию! Но пока, пожалуй, не время.
* * *
Обретенная сила оказала на меня большое влияние. Я сделался спокойнее и увереннее. И окружающие это почувствовали. Я стал ловить на себе меньше презрительных взглядов, перешептывания за моей спиной практически прекратились. Нет, я не сделался вдруг душой компании и возле моей комнаты не выстроилась очередь из желающих подружиться. Я все так же учился, гулял и ел в одиночестве. Но угнетающая отчужденность больше не чувствовалась. Сложно передать это словами, но, казалось, будто ученики шестым чувством ощутили то, что я могу быть опасным, и старались не делать ничего, что могло бы меня рассердить.
Впрочем, это относилось не ко всем.
Как-то раз я сидел на скамейке в аллее и читал учебник. На улицу я тогда вышел, надеясь, что меня взбодрит свежий воздух: после ночных похождений в комнате меня буквально рубило. Убедившись, что и во дворе у меня не выходит сосредоточиться на учебе, я решил вернуться.
В одном из закоулков парка я повстречал ученика постарше — седьмой ступени, если не ошибаюсь. Увидев меня, он неожиданно остановился, нерешительно затоптался на месте, словно раздумывая, не пойти ли назад. Оглянувшись и увидев вдалеке надзирателя, все же двинул мне навстречу. Обогнув по дуге, с ожесточением буркнул:
— Инкилинос’ун!
Он произнес это еле слышно, но я разобрал. Более того — узнал голос.
— Эй, ты! — резко развернувшись, окликнул я ученика. — Ты вроде что-то сказал?
Глава 12
Такое обращение выходило за рамки допустимого в кругу благородных. Поэтому он резко затормозил и развернулся ко мне с перекошенной физиономией.
— Что ты себе позволяешь?!
Быстро осмотревшись, я убедился, что поблизости нет свидетелей. Сбросив маску аристократа, шагнул к парню. Заговорил, понизив голос:
— Слушай меня, кусок дерьма, и запоминай. Если сильно хочется, можешь обзывать меня как угодно. Мне плевать. Но не смей оскорблять отца. Если еще хоть раз дурно отзовешься о нем или назовешь инкилином — я тебе башку оторву и в шею насру. Понял?
Старшеклассник побелел. На его щеках горели неровные красные пятна. Губы дрожали от бешенства и страха. Я же продолжал неторопливо приближаться. Меня распирала неожиданно возникшая ярость.
Как он смеет так говорить о папе?! Благороднейшем человеке, который пошел на жертвы и унижения ради тех, кого любит?!
— Спрашиваю: ты меня понял?
Его кулаки судорожно сжались, плечи приподнялись. Когда я оказался совсем близко, он попятился, хоть был выше ростом и плотнее сбит.
— Я спрашиваю: ты понял?
Замерев, ученик колебался. После кивнул.
— Хорошо, — сказал я. Охвативший меня гнев схлынул. — Можешь идти.
Сглотнув, он понуро побрел прочь, напоминая зашуганную бродячую собаку с поджатым хвостом. Мне даже стало его немного жаль.
— Эй! — окликнул я.
Вздрогнув, парень нерешительно обернулся.
— Знаешь, — сказал я, — что бы ты ни делал, как бы ни стелился, Одджид тебе все равно не даст. Вообще без шансов. Имей в виду.
К страху на его лице добавилось недоуменное выражение. Я не стал ничего объяснять. Просто развернулся и пошел своей дорогой.
До самых дверей своей комнаты, размышлял, отчего так завелся. Если спокойно подумать, причина не настолько значительна. Но меня в тот момент просто трясло от гнева. Я был на грани того, чтобы избить его, если не хуже. Это неправильно. Нельзя терять контроль.
* * *