Кира хмыкнула.
– Он верит вам, как богу, – проговорила Кира.
– Я и есть для него бог, – в голосе Марата не прозвучало никакого выражения.
Кира осознала, что разговаривать с человеком и не видеть совершенно никаких эмоций, чувств, не слышать интонаций неимоверно тяжело. Угнетает. Пусть ты не знаешь, что значат мимика и жесты, но видеть, что тебя хотя бы воспринимают, – обязательно.
– Не жалко друга? По сути, он единственный человек, который у вас остался из близких. Он единственный знает, кто вы. Вы из одного детдома. Игорь Дмитриевич говорит – братья.
– А Игорь Дмитриевич не говорил, сколько раз я вытаскивал Голема из кучи мутузивших его кулаков и пинающих ботинок? Он должен был умереть сотню раз еще в детдоме. Его жизнь давно принадлежит мне. Гадель не друг. Гадель – раб.
– Голем.
– Да, и он стал неуправляем. Только не потому, что осознал себя и хочет своей жизни. Он окончательно сошел с ума. Он жаждет преступлений против бога. Возомнил себя мстителем за все человечество. – Атаев неловко взмахнул руками, как бы отгораживаясь от этих действий. – Черт знает что у него в башке!
– Пожары?
– Не только. Вы, Кирочка, не представляете, сколько глупостей я за ним разгребаю. Пожары, нападения на женщин. Кусается, урод! Он поставил под угрозу мои планы. А Голем не должен перечить хозяину. Так что он свое отыграл. В Москве ему не место. Оставить здесь одного невозможно. Он жаждет преступления против бога? Самоубийство – это худшее, что можно свершить. Противное богу и душе. Я ему помогу. Он умрет спокойным и даже счастливым. В какой-то степени я помогаю ему достичь его цели. Вас это не смущает?
Кира помотала головой.
Он рассуждал о своем плане, о жертвах, которые он уже принес и еще собирается принести, с абсолютным хладнокровием, спокойствием и безразличием. Будто речь шла вовсе и не о людях, а о камнях на дороге, о каком-то бесполезном мусоре. Эта прозаичность, обыденность и банальность его понимания не просто пугали, приводили в оцепенение, лишали способности даже понимать, чего боишься.
– Сколько человек осталось в списке? Старый директор школы? А Голема уже поймали. На кого свалите оставшиеся смерти? – Кира внимательно смотрела на Марата, но думала о другом. О том, о чем сейчас думать было ни в коем случае нельзя. Есть ли в списке Самбуров? Она знала, что есть. И жив ли он еще?
Большинство людей жаждут скрывать свои эмоции и чувства от собеседников. Она и сама считает умение вести беседу, не выдавая своего истинного состояния, хорошим навыком. Умение держать удар, хорошая мина при плохой игре. А вместе с тем нет ничего неприятнее, чем видеть перед собой мертвую маску на лице и ничего не выражающие глаза.
– Голем сбежит. Ему помогут. Вы правы, ему еще надо кое-что доделать. А потом его награда – самоубийство.
– Сегодня нашли труп вашего настоящего отца или отца Халилова?
– Сегодня нашли тело отца Антонова Макара. Он никак не желал угомониться. Когда становилось не на что пить, наведывался за деньгами. Он, безусловно, старый выживший из ума алкаш. И маловероятно, что у него хватит ума что-то додумать. Но никогда не встречал никого целеустремленнее, чем алкаши или наркоманы. Не хочу рисковать. В Москве он мне не нужен.
Кира улыбнулась, прикидывая, насколько он сумел отгородиться от своей личности. Стал Князевым для себя. Наверняка заполучил биполярное расстройство.
– Если уж начал обрубать концы, нужно закончить. Выкорчевать все подчистую, чтобы сорняки не лезли со всех сторон. Ахат Халилов в психушке. Уже двадцать лет. Так заколот успокоительными, что не встает с кровати. Можно посчитать за труп. Видите, Кира, я вам полностью доверяю. Я раскрываю перед вами все свои карты.
Марат Атаев очень легко делился планами. Кира даже засомневалась, а нет ли ее самой в числе жертв. Все, кому он доверяет, оказались мертвы. Чтобы не выдать себя, она развернулась к столу.
– Вы приготовили нам ужин? С удовольствием бы поела.
На лице Атаева возникла бесцветная улыбка.
– Очень рад, что вы сделали правильный выбор. – Он пропустил ее вперед.
Кира прошла несколько шагов по балкону, присела перед тарелкой, накрытой серебряным колпаком.
– Вы поразили меня, Кира. Никогда не встречал таких женщин. Вы равная мне. Бесстрашная, уверенная в своем могуществе, настолько умная, что почти неуязвима. Я даже вам завидовал.
Кира с невозмутимым лицом слушала дифирамбы в свой адрес. Она открыла свою тарелку и обнаружила на ней рыбу. Ох уж этот мужской пищевой шовинизм. Если женщина, то должна есть фрукты и рыбку. Кира с удовольствием бы вточила кусок мяса приличного размера. Ее взгляд скользнул к светлой винной бутылке, потом к ведерку с шампанским. И вино она любила красное. Даже к рыбе.