«Кофе» — это звучит пошло.
— А что у тебя есть?
Надо же! Он и не собирается уходить. Он что, и вправду хочет чашечку «чего-нибудь»? А может, просто позволяет мне проявить вежливость.
— Портвейн, — отзываюсь я. — Марочный.
— Великолепно. — Киаран выбирается из машины. — Тогда чего же мы ждем? — Он помогает мне выйти, протягивает таксисту десятифунтовую купюру и шагает к двери. — Если бы не портвейн, — бормочет он, пока я ищу ключи, — я бы, пожалуй, поехал домой.
Но я каким-то двадцать пятым чувством понимаю, что это последнее утверждение лживо насквозь.
Я вхожу в квартиру и зажигаю настольные лампы в гостиной. Киаран бросает пиджак на спинку кресла и шагает следом за мной в столовую, где располагается бар.
— Я еще в прошлый раз хотел спросить тебя об этих картинах, — говорит он, указывая на стену, где висят написанные маслом портреты. — Они выбиваются из интерьера. Весь остальной дизайн у тебя — в гораздо более современном стиле.
Я вынимаю бутылку и два бокала и подхожу к Киарану. Он разглядывает суровое лицо джентльмена на картине. Художник был искусен. Он прорисовал даже красноватую полоску на шее, натертую жестким воротником.
— А, это просто один из моих предков, — беззаботно говорю я. — Пошли. В другой комнате гораздо уютнее.
— Надо же! — восклицает Киаран. — По материнской линии или по отцовской? А что ты о нем знаешь? Моя бабушка часами рассказывала мне историю нашей семьи. Она постоянно повторяла, что важно знать свои корни.
— Да? Никогда об этом не задумывалась. Вот это, — я тыкаю пальцем в другую картину, изображающую девушку в маленькой шапочке и пышной юбке, — его жена… Я так думаю.
— Ты уверена? Судя по одежде, здесь изображены люди разных поколений. Или она была гораздо старше мужа?
— Слушай, я понятия не имею. Ты будешь пить или нет? Пожалуй, поставлю музыку. Нина Симоне подойдет?
— Вполне. — Киаран пожимает плечами и берет в руки бокал. Он идет за мной в соседнюю комнату и там — к моей вящей тревоге — усаживается в кресло, где лежит его пиджак. Я едва не роняю компакт-диск. Неужели мамочка не учила его, что в ситуации, подобной этой, крайне невежливо оставлять девушку сидеть на диване в одиночестве? Не может же девушка сама предлагать мужчине сесть к ней поближе! На кого я буду похожа?
— Еще в прошлый раз собирался сказать, что мне нравится твоя квартира, — сообщает Киаран, обозревая комнату.
— Спасибо. Я специально приглашала дизайнера. Объяснила ему, что мне надо и сколько я смогу за это заплатить. Он все сделал, я и глазом моргнуть не успела.
— А что, у твоего дизайнера было предубеждение против цветов?
— Прости?
— Цветы, которые я тебе послал. Я нигде их не вижу.
— О господи. Извини. Ты, должно быть, обиделся. Мне пришлось отдать их Джулии. У Лили слезятся глаза от подсолнухов. Когда я принесла их сюда, едва не произошло наводнение.
— Ясно. А то я уж подумал, что неверно оценил ситуацию…
Ситуацию? Как можно неверно ее оценить, когда я сижу здесь на диванчике, как героиня романов восемнадцатого века, и жду, когда же он наконец раскачается!
— Вовсе нет, — говорю я, как можно осторожнее подбирая слова. — Эти цветы — самая чудесная вещь, которая случилась со мной на этой неделе.
— Самая чудесная? — Киаран ставит бокал и поднимается на ноги…
Не уходи! Ну пожалуйста!
— Да.
— Даже лучше того, что произошло в такси? — Он подходит поближе ко мне.
— Э-э-э… — Я взволнована. Мне становится жарко. Киаран стоит прямо передо мной. Я чувствую, как у меня начинают трястись руки.
— Даже лучше, чем это? — Он наклоняется и нежно целует меня в шею. — Или это? (Мое левое ухо.) Или это? (Правое ухо.) Или вот это? — Его губы соскальзывают по шее — вниз…
Он просто новый Колумб. Он открыл новую эрогенную зону! А потом, когда колени у меня начинают подгибаться, он берет меня за руку и ведет в спальню.
— Не так быстро, — шепчу я, ощущая, что ноги не слушаются.
— Как скажешь, милая, — шепчет он в ответ. — В конце концов, я католик. Мы предпочитаем определенные позы…
Суббота, 21 октября
(до «Дня X» 24 дня — нормальный ход жизни возобновляется)
Я просыпаюсь от хлопка двери. Солнечный свет пробивается сквозь неплотно закрытые шторы, которые я вчера опускала в спешке, когда мы с Киараном вошли в комнату. Открываю глаза и вижу подушку. Она пуста. Киарана нет! Я подскакиваю и судорожно озираю комнату, взглядом разыскивая его одежду. Одежды нет! Я усаживаюсь в кровати, чувствуя, как меня медленно, но верно охватывает паника. И тут открывается дверь. В спальню вплывает Киаран, держа в руках поднос.
— Доброе утро, — говорит он, устанавливая поднос на столик возле кровати. А затем наклоняется и нежно целует меня в губы. Будильник показывает десять, стало быть, четыре часа мы все же проспали. — Я решил выскочить и купить свежих круассанов, а заодно поглядеть, нельзя ли где-нибудь добыть латте. Кажется, ты его любишь. — Он протягивает мне шелковый пеньюар. — И лучше надень это, а не то я не смогу уйти. Слишком велико окажется искушение…
Уйти?
— Ты собираешься уходить? — спрашиваю я, стараясь, чтобы голос звучал непринужденно, и разламываю круассан. Губы пересохли. Что это значит? Ночь прошла — и можно убегать?
— Боюсь, что да. Я обещал провести уикенд с друзьями. Мы не виделись с тех пор, как я работал на Уолл-стрит. Они живут в Сассексе, и я обещал, что приеду сегодня к полудню… Впрочем, к полудню уже не успею. — Киаран виновато глядит на меня. — Я — крестный их сына, я не могу их подвести. Ты ведь меня поймешь?
Я медленно киваю и выдавливаю улыбку. Спокойней, Трикси. Не показывай ему своих истинных чувств.
— Слушай, — продолжает он. — Я и в самом деле не ожидал, что этой ночью все выйдет именно так… (О чем это он?) Но это случилось, и я рад, потому что мечтал об этом с тех самых пор, как вылил на тебя кофе.
Хорошо сказано! Я чувствую, как начинаю улыбаться помимо собственной воли. Он вовсе не убегает от меня. У него ив самом деле уважительная причина.
— Все в порядке, — говорю я беззаботно. — Я найду, чем заняться без тебя… — Ох, черт. Неверный ответ, Трикси. Киаран выглядит удрученно. Ладно, изменим тактику. — Хотя, если ты не очень торопишься, я найду, чем заняться с тобой. — Я откидываю одеяло, демонстрируя себя. Без ничего…
— Не надо, — восклицает он. — Ты сума меня сводишь. Этак я совсем опоздаю.
— Правда? Я в любой момент могу перевести часы назад, и тогда ты приедешь вовремя. — Я наклоняюсь вперед — так, что из-под одеяла показывается еще больше обнаженного тела, беру будильник и жму на кнопки. Теперь он показывает девять.
— Иными словами: живи по времени Трикси, и ты никогда никуда не опоздаешь? — Он смеется, и его синие глаза ярко блестят.
— Или еще можно сказать, что ты все еще живешь по времени Уолл-стрит. — Часы показывают восемь. Семь… — Не так-то просто адаптироваться — со всеми этими временными зонами.
— Тогда получится, что нас разделяет пять часов. — Киаран придвигается поближе к кровати, а будильник тем временем уже показывает пять. — Но, учитывая все обстоятельства, я, пожалуй, и в самом деле могу использовать разницу во времени более чем продуктивно…
Так он и делает.
А потом мы лежим рядышком, держась за руки, и болтаем о всякой всячине. Но три часа спустя чувство вины овладевает им безраздельно: ему действительно пора идти. Он обещает позвонить завтра, но я беспечно отмахиваюсь и велю ему сосредоточиться на друзьях и их сыне. Я не хочу прослыть одной из тех женщин, которые вцепляются в своих приятелей, как клещи… Женщина Киарана… Мне нравится, как это звучит. Впрочем, я отлично знаю, что одна проведенная вместе ночь — это еще не повод для установления долгоиграющих отношений.
Я наблюдаю, как он собирает одежду и приводит себя в порядок, и в конце концов передаю ему его собственные часы, которые лежат на столике и показывают истинное время. Потом он наклоняется, нежно меня целует, желает удачно слетать в Нью-Йорк и обещает звонить.