ВОЛЬТА: Будешь и дальше поддевать меня — напомню тебе о том, что когда мы впервые встретились, ты все еще был иезуитским священником и весьма блестящим католическим богословом.
БЕШЕНЫЙ Б.: Еще одно доказательство того, что от этих книг добра не жди.
ВОЛЬТА: Это все равно, что проклинать собственные ноги за то, что они завели тебя в публичный дом.
БЕШЕНЫЙ Б. (со смехом): Молчание — золото.
ВОЛЬТА: Это верно. А решение хорошо в свой час. Именно поэтому сейчас я жду твоего решения касательно Дэниела. Я уже слышал о том, что у тебя свои дела, что ты больше не преподаешь, что ты стар и выжил из ума, и все-таки настаиваю на том, что Дэниел — тот ученик, который тебе нужен.
БЕШЕНЫЙ Б.: А я и не знал, что мне нужен ученик. Ну ладно, скажи, как он тебе показался?
ВОЛЬТА: У него сильный ум, и не только благодаря свойственной возрасту пытливости. Он жаждет во всем дойти до сути, склонен к импульсивности — опять же в силу юности — но в целом хладнокровен. Он с достоинством принял все, что выпало на его долю, и я думаю…
БЕШЕНЫЙ Б. (прерывая): Думать тебя никто не просил. Как он тебе показался?
ВОЛЬТА (после длительной паузы): Он мне понравился. Чем-то очень задел.
БЕШЕНЫЙ Б.: Ага. Это интересно.
ВОЛЬТА: С другой стороны, ты в качестве учителя — одновременно и большой риск.
БЕШЕНЫЙ Б.: Что, берешь на слабо?
ВОЛЬТА: А тебе разве не все равно?
БЕШЕНЫЙ Б. (со смехом): Ладно, уговорил. Но не дольше восемнадцати месяцев, после чего я с миром отойду в свою пустыню. К тому же будешь мне должен.
ВОЛЬТА: На ранчо Уайеттов? Через две недели?
БЕШЕНЫЙ Б.: Договорились.
Дэниела арестовали час спустя после официального прихода в сознание. Александр Криф, поверенный по делам несовершеннолетних, прибыл через несколько минут с кипой повесток и судебных постановлений, а также с лечащим врачом Дэниела, который был крайне недоволен тем, что пациента потревожили без его ведома.
На непреклонного лейтенанта, собиравшегося допросить Дэниела, это не возымело ни малейшего действия. Не произвело никакого впечатления.
— Я чертовски извиняюсь, — он с усмешкой поклонился доктору, затем повернулся к Александру Крифу и язвительно поинтересовался:
— А что, малыш уже нанял юриста?
Александр Криф ответил с вежливой улыбкой:
— Меня наняли миссис и мистер Уайетт, его тетя и дядя, и я являюсь официальным адвокатом.
Он вручил лейтенанту восьмифунтовую кипу бумаг, тот не глядя бросил ее на пол.
Не прекращая дружелюбно улыбаться, Криф продолжил:
— Еще один вопрос моему клиенту — и вы пожалеете, что на свет родились. А впрочем, я передумал, спрашивайте: побольше процессуальных нарушений — и моего подзащитного отпустят на свободу без всякого железного алиби.
— Идите к черту, — лейтенант глянул на Крифа, затем на Дэниела, после чего спрятал диктофон.
— Ой-ей-ей, — пожурил его Криф, указав на диктофон. — На использование техники нужно особое разрешение.
— Что вы говорите? Вот черт. Да вы успокойтесь, советник, похоже, что парень все равно ни черта не помнит. Трудно, небось, припомнить такую мелочь, как взрыв, который отправил к праотцам твою мамашу и едва ли не прихватил тебя самого.
— Заткнись, болван, — прошипел Криф, но его шепот потонул в возмущенном вопле доктора Тобина:
— Господь с вами, лейтенант, мальчик перенес серьезную мозговую травму, девять недель находился в коме, а вы хотите, чтобы он отвечал на ваши вопросы? Неужели вам никогда не доводилось слышать о том, что повреждения головного мозга могут вызывать амнезию: полную, частичную или избирательную?
— Я, конечно, не врач, — добавил Криф, — но в данном случае похоже на полную.
— Как пить дать. Наверняка он даже не помнит о том, что он приемный сын миссис Уайетт, не говоря уж о приемном отце. Когда бумаги выправляются в последний момент, чертовски трудно не запутаться. Тут поди-ка вспомни что-нибудь, — лейтенант обернулся к Дэниелу. — Так, парень?
— Я не помню вас, — сказал Дэниел, закрывая глаза.
Слушание дела Дэниела было назначено на седьмое декабря. Чтобы безболезненно согласиться с предъявленным обвинением, пришлось немало потратиться на смягчение его до минимума. Чтобы смягчить предъявленное обвинение, пришлось немало потратиться. Согласно решению суда, Дэниел переходил на попечение дяди и тети до достижения семнадцати лет, после чего при отсутствии новых судимостей обвинение должно было быть снято. Оставались, конечно, некоторые бюрократические мелочи, но Александр Криф умел делать рождественские подарки, так что двадцать первого декабря Дэниел был освобожден. В тот же день он отправился с Матильдой и Оуэном Уайетт на прибрежную ферму примерно в пятидесяти милях к северу от «Четырех Двоек».