Роддом находился на окраине — двухэтажное грязновато-розовое здание за решетчатой оградой и строем огромных старых кленов. В приёмном покое теснились отцы и родственники, подавали в узкое, похожее на тюремное, окошко свёртки передач. На подоконнике сиротливо валялся помятый букет гвоздик.
Мрачная пожилая санитарка сгребла Юрины пакеты, бросив равнодушно-осуждающий взгляд на его небритую физиономию — сколько тысяч таких помятых радостным событием лиц прошло перед её глазами?
Из приемного покоя отправились под окна, вызывать красну девицу выглянуть в окошко.
— Валя, Валечка! — закричал Юра, его поддержал Лёнин баритон и Лёлино меццо-сопрано, Ася кричать не смогла, похрипела и закашлялась.
— Валя-я-я! 3-я палата! — скандировала троица до тех пор, пока в окне на втором этаже не показалась Валентина, необычно маленькая, бледная, в нелепом пёстром больничном халате. Заулыбалась, замахала руками, что-то говоря, пыхнула гневом в сторону мужа, показав ему кулак, затем исчезла.
— Куда же ты, Валечка? — беспомощно пробормотал Юра.
— Валя, вернись! — заорал Лёня.
Она вернулась, снова появилась в окне, показывая розовый сверток с крошечным сморщенным личиком в обрамлении байкового одеяла.
— Валечка, Валя, я так люблю тебя! — вымолвил Юра и рухнул на колени на вытоптанную мокрую землю. — Как я люблю тебя!
— Володин! — застонали девчонки.
— Не мешайте мужику, — сурово остановил их Лёня.
В окне появилась дама в белой косынке и белом халате, что-то сердито выговаривая Валентине, оттеснила её, замахала руками в сторону посетителей.
— Верните мне жену! — заорал Юра, вскакивая с колен.
— Юрочка, поедем уже домой, завтра приедешь… выспишься и приедешь, — Лёля погладила его по плечу. — Вон и Аська опять голос потеряла.
— Акулы-ы-ыч! У меня дочь!
О старые стены роддома, безмолвные свидетели тысяч восторгов и признаний, потоков слез и разочарований!
Обратно добирались на перекладных, сели на автобус, затем на другой. На Охту приехали, когда уже стемнело. Двое оставленных в квартире приятелей спали, мирно обнявшись, но были жестоко разбужены. Девушки навели порядок на кухне, выбросили бутылки, уложили утомлённого отца спать на освободившийся диван и с сознанием выполненного долга отправились домой, прихватив с собой протрезвевших друзей. Распрощались на трамвайной остановке в надежде, что те не вернутся к Юре опохмеляться и продолжать обмывание ножек. Во всяком случае, Лёля и Ася сделали все, что могли.
— Петровский тортик сейчас бы совсем не помешал. Может, Борисова ещё не съела, пойдем, выкупим остатки? — предложила Лёля, когда девчонки наконец-то добрались до своей, такой уютной, комнаты и, поскребя по сусекам, соорудили неброский ужин из поджаренных на подсолнечном масле остатков батона под кружку горячего жидкого чая.
— Какая девчонка хорошая у Вали, три шестьсот! У меня сестрёнка родилась кило семьсот, крохотная была, на ладони умещалась.
— Это Катя-то на ладони? — улыбнулась Ася.
Сводная десятилетняя сестра Лёли была ребенком весьма крупным и пышущим здоровьем, трудно было представить, что когда-то она весила кило семьсот.
— А Лёнчик, кажется, на тебя запал, подруга, — помолчав, сообщила Лёля. — Не напрасно ты страдала.
— Неужели ты думаешь… — начала Ася. — Ерунда. Ему всё равно на кого западать.
На следующее утро Ася собиралась в институт, чтобы пройти летящей походкой, с гордо поднятой головой и полным безразличием к неким особям мужского пола, которые, возможно, и не появятся по причине горького похмелья. Чуть подкрученные щипцами волосы, особо тщательный макияж, любимая юбка, точно по фигуре, тонкая водолазка густого бордового цвета, новые колготки — Лёльке удалось купить две пары с рук — и, разумеется, великолепные финские сапоги на узком каблучке.
— Такая красота, не знаю, что с нею делать, куда бежать, — пробормотала Ася, разглядывая себя в зеркале.
Глава 6. Гастингс. Замок
Я вернулась «домой» в сумерках, трижды заблудившись и измучившись. Зато чувствовала себя стройной, как в двадцать, ладно, в тридцать лет — завтрак не удался, а на обед лишь выпила чашку кофе и съела английскую закуску fish-and-chips — жареную рыбу, обложенную картофелем фри.
Приближаясь к дому по уже знакомому переулку, загадала: если удастся пройти по узкому бордюру тротуара двадцать шагов и не потерять равновесие, значит, всё будет хорошо, Джеймс встретит меня дома, живой и невредимый, и всё объяснит. Или соврёт, но это неважно — главное, чтобы нашёлся. Привычку загадывать на «будет-не будет» я пронесла через всю свою непутёвую жизнь, так и не избавившись от нее, но это, как ни странно, иногда помогало обретать уверенность.