Можно было предполагать, возмущаться, сокрушаться и прочая, но факт состоял в том, что я, зрелая женщина, покинула родную страну ради рискованного союза с английским подданным, Джеймсом Монтгомери, с которым познакомилась самым популярным способом двадцать первого века — по интернету, и теперь стояла в одиночестве на пустой набережной на берегу Английского пролива, не зная, что делать дальше.
Очередной порыв январского ветра добрался до моих несчастных костей и сподвиг на действие. Наручные часы показывали московскую половину десятого, значит, по Гринвичу — полседьмого. А город словно вымер. Ни машин, ни людей. Если я простою здесь, под фонарем, всю ночь, то к утру, в лучшем случае, схвачу воспаление легких, а в худшем — на набережной найдут мой хладный труп. Умирать мне вовсе не хотелось.
Мой телефон был бесполезен, исчерпав возможности батареи и финансов. Несколько звонков, сделанных в жесточайшем роуминге, напрочь убили его активность. Нужно добраться до ближайшего места, где есть живые люди, а там будет видно, что делать дальше. Я достала из сумки листок с адресом: 3, Woodcombe Drive, который мне ровным счетом ни о чём не говорил, сунула его в карман пальто и, подцепив сумку на плечо, двинулась по набережной в случайно выбранную сторону, таща за собой чемодан. Кажется, шла бесконечно долго, останавливалась, поправляя сползающий с плеча ремень сумки, снова шла, удивляясь, что город вымер, словно все живое выдуто из него ветром. Справа шумело невидимое в темноте море. Лишь огни фонарей, что строем вытянулись вдоль пирса, кривыми зигзагами отражались в воде. Немного успокаивал свет в окнах домов, как доказательство, что жители не покинули город, а лишь спрятались от темноты и холода январского вечера. Я шла, проклиная себя, Джеймса Монтгомери и высокие каблуки сапог — вырядилась ради жениха-англичанина! Что с ним могло случиться? Сердечный приступ, авария, катаклизм? Ремень предательски сполз с плеча, я не успела подхватить падающую сумку, она плюхнулась на мокрую мостовую, смачно громыхнув, словно подала сигнал: напротив, витриной и нутром, светилась пиццерия. Я рванула к стеклянной двери, как к вратам в райский сад. Дохнуло теплом и одуряющим ароматом свежей выпечки. Я вдруг поняла, что ужасно, до тошноты хочу есть. Небольшой зал с разноцветными пластиковыми столиками, был пуст, лишь в дальнем углу сидел мужчина с кружкой в руке. За прилавком стоял другой, совсем не английского, скорее, арабского вида. Он что-то спросил, но из всей фразы я поняла лишь слово «мэм».
— Здравствуйте, — брякнула я, поздним зажиганием понимая, что говорю по-русски.
Араб уставился на меня и снова что-то сказал, а я вновь не поняла. К жизненному шоку добавился культурный.
Вздохнув по методу Бутейко, попросила араба говорить помедленней. Сосредоточившись, все-таки уловила, что заведение скоро закрывается, и что, если я хочу купить пиццу, то она будет не очень горячей.
Собравшись с мыслями, спросила, как добраться до Вудкэм Драйв.
— Вудкэм Драйв? Это далеко, возле Сент-Хелен Вуд, вы можете доехать автобусом или взять такси, — объяснил араб, сверкая черными опасными глазами.
Я купила маленькую пиццу и, осмелев, попросила продавца вызвать для меня такси. Через четверть часа напротив кафе тормознул автомобиль неведомой марки. Признаться, я вообще не разбираюсь в марках автомобилей. Водитель был черен, как этот январский вечер.
— Куда едем, мэм? — спросил он, обернувшись, когда я устроилась на заднем сиденье. В очередной раз вздрогнув от «мэм», обращенного ко мне, протянула ему листок с адресом. Он что-то пробурчал, кивнул, завел мотор и лихо рванул с места.
За окном замелькали огни окон, темные кущи деревьев, проплыла глухая каменная стена, потянулась живая изгородь, блеснула вода, отразившая свет фар — какой-то пруд или озеро, затем — железнодорожный переезд. Впервые за последние несколько часов я вдруг осознала, что нахожусь в Англии, в далекой стране, что это невероятно и было бы чудесно, если бы не та неопределенность, в которую я попала. Машина свернула ещё и ещё раз в переплетениях улиц, затем по обеим сторонам потянулись чёрные силуэты деревьев, словно мы въехали в лес.