— Как?
Мы тогда лежали в моей постели — наши отношения, что называется, перешли на новый уровень. Но секс для нас обоих был чем-то вроде наркотика, средством позабыть о реальности.
— Когда у него следующий сеанс? — осведомился я.
— Во вторник, в два часа.
— Отлично.
Я ждал в зоне спа-центра возле плавательного бассейна, где клиенты, сонные и удовлетворенные, прогуливаются после процедур. Однако мой «клиент» был какой-то озабоченный и издерганный.
Пока он переодевался, Келли выскочила из кабинета, чтобы сообщить мне, как он сегодня одет. Но ей не стоило беспокоиться — я узнал бы его в любом случае.
Он нес свое бремя, словно тяжелый мешок.
Когда из гаража при отеле ему подали «вольво», я уже ждал за рулем своей машины.
Он — и я следом за ним — вырулил на шоссе 101 и направился в долину. [32]
Мы ехали по широкому бульвару около пяти миль, после чего свернули у знака «Дети». Припарковавшись возле школьной игровой площадки, он выключил двигатель и стал ждать.
Она снова накатывала.
Парализующая тошнота, от которой хотелось спрятаться, свернуться в клубочек.
Оставаясь в машине, я наблюдал, как он открывает дверь, выходит и осторожно, бочком, идет к забору. Как снимает очки и протирает их о штаны. Как внимательно смотрит на группу учеников начальной школы, выбегающих на улицу через центральный вход. Судя по всему, его внимание привлек один из учеников — пожалуй, четвероклассник, — симпатичный мальчуган, кого-то мне напомнивший. «Клиент» двинулся за ним следом по улице, подбираясь все ближе и ближе — так лев отсекает теленка от стада. Я был только свидетелем происходящего, который не в силах ничего сделать; такой же беспомощный, как и в детстве, когда мой братик спускался по ступеням нашего дома на первое свое причастие.
Я не мог шевельнуться.
Вот он нагнал мальчика и заговорил с ним. Мне не нужно было видеть лицо ребенка — я и так отчетливо все представлял. Мужчина схватил мальчика за руку, а я все сидел в машине и ничего не мог предпринять.
И только когда мальчик вырвал руку, когда он повернулся и побежал, когда мужчина неуклюже бросился за ним, но, сделав несколько шагов, упал и оставил эту затею — только тогда я наконец пошевелился.
Ярость была моим врагом. Ярость была моим давно утраченным другом. Она внезапно, так что мне стало жарко, накатила на меня, прогоняя прочь нерешительность и слабость, заставив буквально пулей вылететь из машины. Теперь я был готов защитить его.
— Джозеф, — прошептал я.
Так звали моего брата.
Мужчина нырнул в автомобиль и скрылся за поворотом. А я остался посреди улицы; сердце бешено колотилось в груди.
Той же ночью я поделился с Келли своим планом.
Мы лежали в постели оба мокрые от пота, и я заявил, что должен это сделать. Ярость вернулась и предъявила на меня права. Келли крепко прижала меня к своей уютной груди и произнесла:
— Ты дома.
На следующий день я ждал его возле школы. И через день. Ждал всю неделю.
Он появился в понедельник. Подъехал и припарковался прямо напротив игровой площадки.
Когда он выбрался из машины, я подошел с вопросом, как попасть на Четвертую улицу. И только он повернулся указать направление, как я тут же приставил к его спине пистолет.
— Только пикни — и ты покойник.
Мужчина тут же сник, промямлил что-то насчет того, что я могу забрать деньги, но я велел ему заткнуться.
Покорно, словно овечка, он сел в мой автомобиль.
Чья-то мамаша недоверчиво оглядела нас, когда мы проходили мимо.
Я вел машину в укромное местечко в долине, которым уже пользовался раньше, когда меня охватывала слепая ярость, заставляющая подозреваемых с большими ртами и ужасной биографией трепетать от страха. Они боялись меня, боялись того, что я собирался с ними сделать. А меня это успокаивало; я обуздывал владевшую мною ярость, как в детские годы, когда говорил всем, что научился, считая до десяти, сдерживаться и не нажимать на спусковой крючок. Такими спусковыми крючками были вещи или люди, выводившие меня из себя. Их было множество.
Человек в облачении священника с белым воротничком. Спусковой крючок номер один.
Нам пришлось преодолеть больше четверти мили до песчаного карьера, заполненного водой неприятного бурого цвета. Стараниями окрестных жителей он превратился в гигантскую свалку.
— Почему? — спросил мужчина, когда я заставил его встать на краю карьера.
Потому что когда мне было всего восемь лет, моя жизнь была сломана. Потому что я убил своего брата точно так же, как если бы собственными руками затянул ремень вокруг его шеи и отпихнул ногой стул. Вот почему.
Он упал и вскоре исчез среди груд разнообразного мусора.
Почему? Потому что ты заслужил подобную участь.
Когда я появился на следующий день на работе, Келли в отеле не было.
Мне не терпелось все ей рассказать, порадовать ее.
Я набрал номер ее мобильника, однако она не ответила.
У сотрудников отеля я выведал ее адрес. Мы всегда встречались на моей территории, потому что Келли делила комнату с соседкой. Два дня спустя я поднялся на второй этаж дома в Вентуре, где Келли снимала жилье, и постучал в дверь.
Тишина.
На неопрятном заднем дворе я нашел хозяина дома — тот лениво прогуливался среди зарослей росички и одуванчиков.
— Вы не видели Келли?
— Она уехала, — отозвался он, даже не взглянув на меня.
— Уехала? Куда? В магазин?
— Нет. Вообще уехала. Она здесь больше не живет.
— Что вы такое говорите? Куда она могла уехать?
Он пожал плечами.
— Никаких координат она не оставила. Просто уехала вместе с ребенком.
— Каким ребенком?
Наконец он соизволил на меня посмотреть.
— Со своим ребенком. С сыном. А вы, собственно, кто такой?
— Друг.
— Ну что ж, друг Келли. Она забрала ребенка и уехала. Этот ее жалкий приятель увез их. Все. Финита.
Должен признаться, я так и не понял, что же произошло.
Вернувшись в отель, я постарался спокойно поразмыслить над случившимся. Когда из ее кабинета вышла другая массажистка, Труди, — одна из девушек, с которыми Келли порой общалась, — я попросил ее поговорить со мной о Келли. И сообщил ей, что Келли эмпат.
— Кто?
— Эмпат. Дотрагивается до людей и узнает о них разные вещи.
— Да. Например, что все они сексуально озабоченные придурки.
— Ей известно, что люди чувствуют. Известно, кто они такие.
— Ха! С чего вы взяли? Келли?
Я по-прежнему ничегошеньки не понимал.
Даже тогда, когда Труди уставилась на меня, словно на пришельца с альфы Центавра. Даже тогда я отказывался признать очевидное.
— У Келли есть сын, — заметил я.
— Ага. Хороший парнишка. Но это не ее заслуга. Ладно, история не очень-то красивая. Ей просто нужно научиться выбирать себе мужчин поприличнее.
— Вы имеете в виду отца ребенка?
— Нет. Бойфренда. У Келли проблемы с наркотой. Это ее вечные проблемы: с наркотой и с выбором парней.
— Так что с отцом ребенка?
— Ну, он-то весьма приятный мужик. Хорошая работа и все такое. А она его натурально бортанула. Он борется с ней за право опеки над сыном.
— Почему?
— Ну, наверное, считает, что нарики не самая хорошая компания для восьмилетнего ребенка. А она постоянно пытается настроить сына против отца. Гадко это, мать ее. Вы наверняка слышали, как они ругались из-за этого на прошлой неделе в комнате отдыха.
— На прошлой неделе… В какой день?
— Сейчас, подождите. Он иногда приходил, чтобы отдать ей деньги на ребенка. Вроде во вторник.
Оно подступало. Неудержимо.
— Во вторник в какое время?
— Да не помню я! После ланча. А что такое?
Посмотри на него. Оно хочет, чтобы ты посмотрел на него.
«Вроде во вторник… После ланча».
— А как он выглядит, Труди?
— Гос-с-с-поди… Ну что за допрос! С вас ростом, пожалуй. В очках. После встречи с ней он выглядел довольно хреново. Она заявила, что заберет ребенка и навсегда исчезнет, если он не прекратит всю эту бодягу с опекой. Знаете, что я думаю? Ее бойфренду нужны эти денежки, что он дает на ребенка.
32
Подразумевается долина Сан-Фернандо, в которой расположена часть городских районов Лос-Анджелеса.