Он оглядывается по сторонам. Вокруг простирается, подобно пустой сцене, голая крыша, пахнущая креозотом и протухшей рыбой. Здесь и там торчат прямоугольные кожухи вентиляционных шахт, но доминирует над всем металлический каркас, к которому крепится огромная неоновая вывеска с названием отеля: «ЭЛЬ ПОРТАЛ». Претенциозное название — можно подумать, что это дворец наслаждений, а не захудалая дыра, кишащая водяными жуками. Но ему-то все абсолютно ясно. Это не более чем декорация, гигантская, ярко раскрашенная фантазия, призванная имитировать реальную жизнь. Снизу вывеска смотрится, но здесь, вблизи, уродливая черная тяжеловесная конструкция производит угнетающее впечатление.
Со стороны лестницы доносятся звуки, и он отступает назад. С пистолетом наготове идет к ближайшей вентшахте и, скрючившись, прячется за ней. Теперь преследователи, едва появившись на крыше, сразу окажутся у него на мушке. За спиной неоновая вывеска шипит и освещает все вокруг неестественным светом, словно умирающая звезда. Голуби описывают круги в пылающем небе. Далеко внизу заливается лаем собака — этот зов одиночества ему близок и понятен.
Тут он замечает промельк над парапетом — тень, неясный силуэт, чернеющий на фоне окружающей ночи, — и нажимает на спусковой крючок. Тень становится отчетливой и приобретает человеческие очертания. Неизвестный неспешно движется к нему, хотя он продолжает стрелять. Отбросив опустевшую обойму, он отбегает к следующей вентшахте, загоняет в пистолет вторую обойму и сразу же палит, палит, пока не опустошает и ее. Шагает во мглу скрещенных над головой металлических конструкций, держащих вывеску, и вставляет последнюю обойму. Карабкается в море разноцветных сверкающих огней, словно это последнее, что связывает его с прошлым, и стреляет… Но теперь он знает: неизвестный будет неотвратимо приближаться, равнодушный и неуязвимый…
Он просыпается в полной темноте, мокрый от пота, сознание наполовину парализовано. Кошмар отчасти представляется более реальным, чем окружающая действительность. Определенно, он более реален, чем любые события из его прошлой жизни. Судя по всему, это был вещий кошмар, поскольку в дверь стучат. Но нет, он так же мало верит в иррациональное, как и в рациональное.
За дверью не слышно никакого собачьего сопения, лишь обычный человеческий голос. Он снимает пистолет с предохранителя и, лавируя между вырванными, разрезанными и сложенными в несколько раз страницами из журналов (наступать на них он не осмеливается!), пробирается к двери. Но он не настолько глуп, чтобы вставать прямо перед дверью, нет. Враги не зря завлекли его этим добреньким голосом — почти наверняка они сейчас изрешетят дверь автоматной очередью. Только им не провести его!
Он делает вдох, медленно и ровно выдыхает — спустя какое-то время он точно так же, хладнокровно нажмет на спусковой крючок. Затем осторожно изгибается и заглядывает в глазок. Смотрит несколько секунд, потом моргает и снова смотрит. Распрямляет спину. За дверью находится его сын.
— Кристофер? — произносит он, не узнавая собственный голос, тонкий и неуверенный — результат долгого молчания.
— Папа, это я. Открой, пожалуйста.
Снова глубокий вдох и медленный выдох — он пытается успокоить взвинченные нервы. Но ничего не получается. Его сын здесь. Почему?
— Па?
— Отойди от двери, сынок.
Он решается снова посмотреть в глазок: Кристофер послушался и отошел в сторону. Благодаря эффекту линзы, он видит сына в полный рост. На нем надет легкий полотняный костюм и под ним белая рубашка поло. На ногах лакированные кожаные ботинки с кисточками. Впечатление такое, будто Кристофер только что сошел с трапа самолета.
— Па, впусти меня, пожалуйста.
Утерев пот со лба, он уже подносит руку к цепочке на двери, но останавливается. Что, если его враги схватили Кристофера и теперь используют в качестве приманки? Но пока их разделяет дверь, он этого не поймет. К черту! Он откидывает цепочку, отпирает замок и говорит:
— Все в порядке, сынок. Проходи.
И сам делает шаг назад.
Сын переступает порог и прикрывает за собой дверь.
— Запри ее, сынок.
Кристофер выполняет просьбу.
— Что ты здесь делаешь?
— Приехал за тобой.
Глаза его сужаются в щелочки, рука крепче сжимает рукоять пистолета.
— Это что значит?
— Ты убил маму, — заявляет Кристофер.
— Я был вынужден…
— У тебя не было такого приказа.
— У меня не было времени. Она была двойным агентом и…
— Папа, ты ошибаешься.
— Нет уж. Я сам был свидетелем, как она спрятала шифровку…
— …в скворечник, — перебивает его Кристофер. — Это был ты, папа. Ты спрятал туда шифровку.
Он делает неуверенный шаг назад.
— Что? — У него начинает болеть голова. — Нет, я…
— Я лично тебя там видел. У меня есть снимки…
— Это ложь!
Кристофер печально улыбается.
— Папа, мы ведь никогда не обманываем друг друга. Помнишь?
Головная боль все усиливается, сердце бешено стучит в груди.
— Да, я…
— Папа, ты был болен. Ты и сейчас болен. — Умоляющим жестом Кристофер протягивает отцу руку. — Ты решил, что мама раскусила тебя, и…
— Нет, нет! Я нашел у нее клочок бумаги с руной!
— Па, это арабская буква. Это ты написал. Ты владеешь арабским.
— Да?
Он надавливает пальцами на виски. Если бы только голова так не раскалывалась от боли, он мог бы трезво обо всем подумать. Но теперь он уже не помнит, когда в последний раз рассуждал о чем-то трезво. Возможно ли, что Кристофер прав?
Внезапно его осеняет ужасная мысль.
— Как ты можешь это обсуждать? Ты ведь ничего не знаешь о нас с матерью, о нашей тайной жизни. Ты же простой специалист по компьютерным программам.
Кристофер кротко смотрит на отца и улыбается все печальнее.
— Это ты специалист по софту. Поэтому тебя и привлекли к работе в Агентстве. Так ты стал двойным агентом — в одну из твоих поездок то ли в Шанхай, то ли в Бангалор, точно неизвестно, да это сейчас и неважно. Важно, чтобы ты отдал мне пушку и мы с тобой убрались отсюда.
От внезапно нахлынувшей ярости он ощущает буквально физическую боль и поднимает пистолет.
— Я не уйду отсюда ни с тобой, ни с кем другим.
— Папа, ну прояви же здравый смысл.
— Мир давно сошел с ума! — кричит он. — Здравый смысл — это иллюзия, так же как и любовь!
Он целится из пистолета в Кристофера, но вдруг тот выхватывает из-за спины короткоствольный «Вальтер ППК» и проделывает во лбу отца аккуратную дырочку.
Кристофер посмотрел на тело на полу. Он все гадал: какие чувства будет испытывать? Оказалось, никаких. Наверное, душа так очерствела от постоянной смены обличий, что ни одно событие, даже самое трагичное, не может вызвать в нем обычные человеческие эмоции.
Непреложное правило Агентства гласит: все свидетельства ликвидации должны быть сразу уничтожены. С этим нет никаких проблем. Работа выполнена чисто, он может гордиться собой.
Какое-то время Кристофер разглядывал творения отца, тщательно, до мельчайших деталей, с любовью сделанные из страниц журналов, купленных или стянутых из вестибюля гостиницы.
Здесь были декорации к «Венецианскому купцу», «Трамваю „Желание“», к возрожденной заново «Карусели», [82]которая благодаря новациям отца имела оглушительный успех. Были и многие другие пьесы. Не в первый уже раз Кристофер застыл на мгновение, изумленный гением отца, сумевшего создать такие шедевры.
82
«Венецианский купец» — одна из наиболее известных пьес Уильяма Шекспира. «Трамвай „Желание“» — пьеса известного американского драматурга Теннесси Уильямса, по которой в 1951 году снят одноименный фильм с Вивьен Ли и Марлоном Брандо в главных ролях. «Карусель» — бродвейский мюзикл по пьесе «Лилиом» американского драматурга и романиста Ференца Мольнара.