Там, прямо под крыльями авиетки, между мусорными блоками и жерновом, каждое утро начинает умирать сепия и проступают современные цвета консольного кинематографа. Настолько реалистичного, что порой до зубовного скрежета хочется, чтобы тебя обманули.
Все внимание Шанти сосредоточено на этом волшебном превращении. Это – непрофессионально, но ей плевать. Глаза начинают болеть, потому что Шанти почти не моргает, боясь пропустить кульминационную точку, после которой начнется просто день. Ее кофе остыл, по щеке покатилась первая слеза. Глаза щиплет почти невыносимо. И все же она дожидается. На торцах скульптурных крыльев вспыхивают два ярких солнечных зайчика, стремительно разрастаются в ослепительные боке, замирают. А потом над границей платформы показывается огненная шапка искусственного солнца.
2. Игги и Маша
На Свалке этим утром не протолкнуться. Тут и малазийцы приперлись со своим мусором, и Костас с братьями приволокли какую-то бандуру (с виду, так просто кусок одного из технических блоков с необжитых уровней планеты, и возможно, так оно и есть), и Мама Чоя уже разложилась на кусках пластика: старые печатные платы, какие-то механизмы с циферблатами, шлейфы проводов. Но это не главное, только не сегодня. Хабарщики, бродят мимо лотков с отсутствующими взглядами, и видно, что покупать сейчас, в эту конкретную минуту они ничего не станут. И торгаши это понимают. И самое главное, что это понимает Игги.
Игги – охранник, ему ловить настроение толпы положено, это вроде как его профессиональная обязанность. Только сегодня и ловить-то нечего. Да и если вдуматься, какой он сегодня охранник? Он такой же, как и остальные, просто зритель, нетерпеливо переминающийся с ноги на ногу, в ожидании Дезертиров.
Только что вставшее солнце как будто спотыкается о грязные, сроду не мытые куски пластика, вставленные в окна. Интересно, думает Игги, они когда-нибудь были прозрачными? Наверное, много лет назад, когда это была не планета, а военная база. Да и то вряд ли. Надо бы попросить Марту открыть эти проклятые окна, думает Игги, и не двигается с места.
Пространство бывшего ремонтного цеха все наполняется и наполняется хабарщиками. Стены из полиуглеродного сплава, не выпускают наружу ни звука, так что весь он концентрируется здесь, под сводчатым потолком.
Грохочет дюралевая лестница, и в каморку к Игги поднимается Мэри. Вообще-то ее зовут Маша, но у Игги всегда были проблемы с произнесением русских имен, а Мэри, это вроде ОК, и она нормально воспринимает.
– Эй, Игги, что слышно? – спрашивает Мэри, вытягивая из выреза топа пачку сигарет.
– Пока тихо. Может и не придут?
– Придут, – уверенно кивает Мэри и прикуривает от протянутой им зажигалки.
– Это понятно, – соглашается Игги, и что бы перестать пялиться на то место, куда Мери возвращает пачку, пялится в мониторы.
Их девять, но картинка на них такая, что оставляет массу пространства для воображения. Камеры, установленные под сводами ангара, не протирали несколько месяцев, а не меняли несколько лет. Еще немного, думает Игги, и их можно будет смело продавать с прочим хламом антикварам-технофетишистам.
– Я вздремну пол часика, – говорит Мэри, закидывая ноги на третий, пустой стул, у которого пластик совсем растрескался, и уже никакой скотч не спасает.
У Мэри полугодовалый сын, так что иногда она здорово не высыпается.
Игги замечает, что едва прикуренная сигарета так и дымится в пепельнице, берет ее и делает глубокую затяжку.
Народ по-прежнему бродит между перегородок из спрессованного мусора, неуверенно оглядывается, прислушивается. Игги и самому хочется туда, вниз, он же тоже не железный, он тоже ждет. Но Мэри уснула, а бросать ее одну как-то не хорошо.
Так проходит несколько минут, и сигарета превращается в столбик пепла, а потом проходит еще столько же времени. И даже чертовски грязные линзы камер наблюдения оказываются способны передать, как внезапно изменяется настроение толпы, ее движения, обретая осмысленность. Игги трогает Мэри за плечо.
– Мэри… Просыпайся. Они пришли.
Он падает на колени и торопливо распахивает люк будки. Тут же рядом плюхается Мэри, он чувствует тепло ее плеча.
По центральному коридору, там, внизу, двигаются три мощные угловатые фигуры. Дезертиры, механические солдаты, которые много лет назад отказались выполнить приказ. Они шли, и каждый их шаг отдавался грохотом, когда огромные металлические ступни касались пола.
– Какие страшные, – шепчет Мэри. – А ты веришь, что они когда-то были людьми?
– Не знаю, – шепчет Игги, – наверное, верю.