Вуки негромко ворчала, гладя мальчика по спине.
— Как трогательно, — произнес с порога холодный и слишком знакомый голос.
Хан и Дьюланна повернулись к человеку, который вошел на камбуз. Гаррис Шрайк небрежно привалился к комингсу, от улыбки на его красивом холеном лице кровь стыла в жилах. Хан почувствовал, как дрожит Дьюланна — то ли от ярости, то ли от страха.
За спиной капитана топтались его брат и Брафид. Хан зло сжал кулаки. Будь капитан один, у них с вуки еще оставался шанс прорваться, но присутствие Ларрада и эломина сводило на нет любые попытки.
Вспомнился бластер, по-прежнему засунутый за пояс.
Был момент, когда Хан подумал, что неплохо бы достать оружие, но быстро передумал. Гаррис Шрайк заслуженно пользовался славой человека, которому нет равных в скорости выхватывания бластера из кобуры. Тут юнцу вообще ничего не светило, он добьется только того, что убьют и Дьюланну, и его самого. Шрайка тем временем раздувало от бешенства.
Хан облизал пересохшие губы.
— Капитан, я могу объяснить... — начал он.
Шрайк прищурился:
Что ты можешь мне объяснить, ты, жалкий трус и предатель? Кражу у семьи? Предательство тех, кто тебе доверял? Удар в спину ножом своего благодетеля, ты, сопливый воришка?
— С меня довольно. До сих пор я был с тобой терпелив, потому что ты хороший пилот и выигрывал деньги, которые всегда были кстати, но мое терпение лопнуло.
Шрайк неторопливо закатал рукава самопального кителя и сжал кулаки. Кольцо с камнем на его пальце тускло блестело в искусственном освещении.
— Давай-ка выясним, как на твое настроение повлияет несколько дней сражения с деваронским кровоядом... Думаю, ты даже не заметишь, что у тебя еще сломана пара-тройка костей. И запомни, мальчик, все это ради твоей же пользы. Когда-нибудь ты еще поблагодаришь меня.
Всем хочется быть героями, но, если на тебя не спеша движется, разминая пальцы, Гаррис Шрайк, не возникает желания ложиться грудью на амбразуры. Года два назад Хан уже попробовал врезать капитану, парень как раз тогда выиграл гладиаторский бой на Джубиларе, вот и возомнил себя всемогущим. И немедленно в том раскаялся. Быстрые и сильные удары, которыми Шрайк угостил его в ответ на дерзость, превратили рот Хана в месиво, так что Дьюланне целую неделю пришлось кормить своего подопечного пюре с ложечки.
Вуки с рычанием шагнула вперед. Ладонь капитана легла на рукоять бластера.
— Не лезь, старуха! — не хуже поварихи рыкнул Шрайк. — Ты не настолько хорошо готовишь!
Хан повис на Дьюланне:
— Не надо!
Вуки стряхнула парня с той же легкостью, с какой отмахнулась бы от мошки, и угрожающе заревела. Капитан вытащил бластер, и начался хаос.
Хан с воплем прыгнул вперед, на ходу вспоминая приемы уличной драки. Он ухитрился ударить ногой Шрайку в грудь. Капитан громко и сипло выдохнул и свалился навзничь. Хан метнулся в сторону, мимо его уха свистнул разряд, защипало кожу.
— Ларрад! — взвизгнул капитан, как только Дьюланна двинулась на него.
Брат Шрайка вытащил бластер и направил на вуки.
— Дьюланна, остановись!
Его слова имели не больше эффекта, чем предыдущий крик Хана. В поварихе, впавшей в боевое безумие вуки, кипела кровь. С ревом, оглушившим бойцов, Дьюланна схватила Ларрада за руку, дернула, разрывая связки и ломая суставы. Хан услышал хруст и щелчки. Ларрад Шрайк вскрикнул от боли; у Хана даже собственная рука заныла, что, впрочем, не помешало юному кореллианину все-таки выхватить из-за пояса бластер и навскидку выстрелить в эломина, который с «щипачом» наготове тоже бросился в бой. Брафид завыл и повалился на пол. Хан изумился, что вообще в кого-то попал, но времени восхищаться собственной ловкостью особенно не было.
Шрайк с трудом встал. Но в руке у него был бластер, и целился капитан в голову кореллианина.
— Ларрад? — позвал Гаррис корчащееся в агонии тело на полу, принадлежащее его брату.
Ответа он не получил.
Шрайк взвел бластер и сделал шаг к Хану.
— В последний раз говорю, Дьюланна: остановись! — заорал капитан. — Или твой дружок Соло отправится к праотцам!
Хан бросил оружие и, сдаваясь, поднял руки. Дьюланна тоже остановилась, только негромко порыкивала.
Шрайк ласкал пальцем спусковой крючок. С капитана можно было писать портрет чистой, ничем не замутненной ненависти. Он улыбался, и блекло-голубые глаза его лучились безжалостным весельем.
— За неподчинение и нападение на своего капитана, — возвестил Гаррис Шрайк, — я приговариваю тебя к смерти. Будешь гнить во всех преисподних, какие найдутся.