– Эй, – услышал Назаров, – давай сюда.
Из ходовой рубки ему махал давешний старик. Александр поднялся по трапу.
В рубке, кроме капитана, находился рулевой – молодой парнишка с оттопыренными ушами, лет восемнадцати – двадцати с тонкой шеей, выглядывающей из ворота ватника.
– Говорил, что с утра отваливаем – вот, пожалуйста, – напомнил капитан ночной спор, – а то: почему не ночью?
– Да я уж так, – смутился Назаров, – далеко отошли?
– Порядочно. Во-он уже чистая вода, – старик протянул руку и Назаров увидел впереди конец ледяного поля и темную, стылую, даже на взгляд, воду.
По мере приближения он разглядел, что над водой поднимается легкий туман, словно вода парила. Удивленный, он спросил у капитана, отчего это?
– Эх, сухопутная душа, – покачал головой старик, – вода всегда теплее льда, нешто не знаешь? Правда, на крайнем Севере так бывает: ледяной туман при температуре минус, эдак, сорок, ага. Но это другое дело. Не дай бог доведется такое увидеть при заглохшей машине, к примеру. Это значит – все, амба. Туман такой оседает на всем, что есть и тут же замерзает, а вода за бортом густеет, как кисель, потом как каша становится, а потом и вовсе в лед превращается. И хватает она корабль, и будто врастает он в лед. Страшное дело, ага.
Рулевой отвернулся на мгновение от штурвала, подмигнул Назарову и тот понял, что старик хочет немного попугать его.
– А долго ли плыть? – спросил он.
– Суток пять-шесть. Но там тоже не все так просто. Возле Малых Кармакул поля ледяные. Там тебе не высадиться. Стало быть, к Белушьей Губе подойдем, а оттуда на собаках доставят тебя до лагеря. Ездил на собаках?
– Нет.
– Вот и покатаешься, – ехидно сказал старик.
У Назарова живот подвело от голода и он спросил насчет завтрака.
– Проспал ты завтрак, Александр, – как бы сожалея, сказал капитан, – теперь жди обеда. Да шучу, шучу, – добавил он, видя как вытянулось лицо пассажира. – Сейчас вот на чистую воду выйдем и провожу тебя.
Ледокол уже пробился к воде, повернул, дал прощальный гудок и, прибавляя ход, пошел к Архангельску, видневшемуся справа за кормой.
Расталкивая битый лед, корабль прошел последние десятки метров, рулевой ловко переложил руля, старик одобрительно похлопал его по плечу и повел Назарова вниз.
Вечером капитан пригласил Назарова в кают-компанию посидеть, «принять, стало быть, сто грамм» за удачное плавание. Кроме них в посиделках участвовал механик – Гордей Михеевич, худой, желчный мужчина, возрастом сравнимый с капитаном, с которым плавал уже пятнадцать лет. На столе была строганина из нельмы, которую Александр до этого не пробовал, жареная треска, крупно нарезанный хлеб и здоровенная бутыль с разведенным спиртом, настоянным на ламинарии.
– Лечебная водоросль, ты не сомневайся, Александр, – сказал капитан, разливая зеленоватую жидкость, – хошь в салат ее, хошь похлебку вари, а хошь – так жуй. От цинги верное средство.
После третьей стопки он уже называл Назарова «Сашок», а себя просил звать без церемоний, просто Евсеичем. Оказался он просто кладезью всяких морских и полярных историй, случившихся, как за его жизнь, так и с его далекими предками, поморами. Подзуживаемый ехидными замечаниями механика, он сыпал историями без остановки, делая перерывы только на разлитие «лечебной» настойки.
– Нехорошее место, этот лагерь, – неожиданно сказал он, закончив очередную байку.
– Почему? – спросил слегка опьяневший Назаров.
– Ненцы говорят. Хотя они и ездят туда – рыбу возят, моржатину, а все одно со страхом. Говорят: шаман там большой живет. Он им, правда, помогает, как они рассказывают – то рыбу к берегу подгонит, то лежку моржей укажет, а все равно боятся.
– Чего ж боятся, раз помогает?
– Так он как в первый раз пришел к ним в стойбище, это, стало быть, прошлой осенью, под зиму, не поверили ему – пришлый, хоть и тоже из ненцев. Слышал я, с Таймыра он. Так вот: прогнали они его, у них свой шаман был. А через неделю морж два вельбота утопил – кинулся на борт, клыками зацепил и перевернул. Никто не утонул, но вельботам – амба. Так на следующий день ненцы сами к нему поехали. С тех пор, вроде, дружба меж ними.
– Ерунда, – механик махнул рукой, чуть не опрокинув бутыль, – в море и не такое бывает. Что, первый раз морж на лодку кидается?
– Раненый, или загнанный, бывает, – кивнул Евсеич, – а так вот, чтобы ни с того, ни с сего? Ты, Сашок, гляди там.
– Не верю я в шаманов, – поморщился Назаров, – и в бога не верю.
– Верю – не верю, а знаешь, чем прежний начальник кончил?
– Ну, несчастный случай
– Ага, несчастный. Медведь задрал. Возле самого лагеря, во как!
– Бывает, – снова махнул рукой механик, – хватит человека пугать, наливай.
Очнулся Назаров в каюте. Корабль покачивало, во рту было сухо, но голова, как ни странно, не болела. Он выбрался на палубу. Солнце висело над горизонтом, корабль шел ввиду низкого, поросшего соснами берега. Двое матросов драили на корме какую-то медяшку, над головой вились чайки. Свежий ветер прогнал остатки сна, Назаров вдохнул чистый морской воздух, почувствовал прилив сил. «Лагерь – так лагерь, – подумал он, – „бестиарий“? Ну и черт с ним. Везде люди живут».
Плавание проходило на удивление спокойно, хотя Евсеич каждый день напоминал ему, что Баренцево море, особенно зимой, без штормов и неделю не обходится. Целыми днями Назаров слонялся по старому сейнеру. Въевшийся в переборки запах рыбы давно перестал раздражать – он его теперь и не замечал. Большинство времени он проводил в рубке с Евсеичем, или в машинном отделении. Но механик был от природы молчун, а потому находиться с ним было скучно. Евсеич, наоборот, едва завидев Александра, улыбался щербатым ртом и начинал одну из своих морских баек. Кроме того, северные моря и их обитателей старик знал, как свою родню.
– Вон, видишь? Плавник черный! Касатка идет. Значит рядом вторая, а может и больше. Они редко в одиночку охотятся. А живут всю жизнь парой, как люди. Да что люди, это раньше как обженился – так на всю жизнь, а сейчас раз, и развелся. Вертепство и разврат, так я тебе, Сашок, скажу. Вот и ты холостой, а ведь поди, под тридцать, уже?
– Ты сам-то, Евсеич, тоже неженат, – отмахивался Назаров.
– Ха, я старик. Меня уж море заждалось – вот моя домовина, – он показал за борт, где скользили мимо сейнера зеленые волны, – а ты молодой. Ну, чего не женишься?
– Работа такая, – нехотя ответил Назаров.
– Работа, – проворчал старик, – а у нас невест нету, так и знай.
На пятый день плавания стали встречаться льдины, солнце почти не показывалось, и над морем царила полутьма.
– Привыкай, Сашок, – сказал Евсеич, – зимой солнышка вовсе не бывает. Вот, повыше к северу поднимемся – сам увидишь. Попробуем тебя поближе к Малым Кармакулам подбросить. Там, на Гусиной земле, у ненцев стойбище есть.
Назаров находился в рубке, когда Евсеич подозвал его и показал рукой вперед.
– Вот она, Новая Земля. Видишь, нет?
То, что Александр давно уже видел, и принимал за низкие облака, оказалось землей. Он попросил у старика бинокль и жадно приник к нему. Подобрав резкость, он впился взглядом в суровые, заснеженные скалы, нависающие над водой. По мере того, как корабль приближался к берегу, можно было различить детали. У подножия скал бился прибой, взметывая вверх волны и пену, низкие тучи неслись над мрачным берегом, почти цепляясь за верхушки скал. В просвет между скал виднелись несколько ненецких чумов. Александр даже разглядел дымок, курившийся над ними и сразу разгоняемый ветром. В небольшой бухте, свободной ото льда, лежали вытащенные на берег вельботы.
– Ну, как тебе? – спросил Евсеич, посапывая старой трубкой.
– Да, – сказал Назаров, опуская бинокль, – здесь, похоже, не позагораешь.
Сейнер остановился в двух кабельтовых от берега. Теперь уже невооруженным глазом можно было различить и жилища, и людей в меховых одеждах, копошившихся на берегу возле вельботов. Дождавшись, пока вельбот отошел от берега, Назаров пошел собирать вещи.
«Самсон», подрабатывая машиной, держался носом к ветру. Когда Александр показался на палубе, вельбот был почти у борта. Евсеич критически оглядел его новенькую шинель, сапоги, шапку. Назаров протянул ему свитер, в котором щеголял все плавание.