Она стала врачом для того, чтобы исправлять последствия войн. Ее биологический отец Питер Армстронг умер в боевом роботе во время турнира. Войну и убийства Дейра считала сумасшествием и была готова сделать все возможное, чтобы убедить всех в неприемлемости и чудовищности убийств ради материальных ценностей, во имя каких-то идей или просто потехи ради. Она знала, что Кай понимал ее настроение и даже сочувствовал ей, но Дейре было очень нелегко, когда она видела несовместимость ее идеалов и обязанностей Кая.
И она оттолкнула его от себя. В то время она еще не знала, что носит в себе его ребенка, но даже если бы и знала, поступила бы точно так же. Ненавидя войны и политику, Дейра не стала заставлять Кая менять свои убеждения и вместе с ней посвятить себя служению идеалам гуманизма. Судьба уготовила Каю другую стезю — роль выдающегося деятеля, и Дейра ушла.
Но Кай не оправдал тех надежд, которые Дейра возлагала на него, хуже того, своим последующим поведением он ее унизил, насмеялся, втоптал в грязь все ее убеждения. Вместо того чтобы весь свой талант воина и дипломата посвятить служению Федеративному Содружеству, переживавшему сложный переходный период, Кай улетел на Солярис и потел по стопам своего отца. Чтобы стать чемпионом, ему потребовалось больше времени, чем его отцу, Джастину Алларду, четверть века назад, и он добился своего титула, никого не убив в схватках. Но все это, считала Дейра, была пустая затея, бесцельная трата времени.
Для Дейры занятие Кая было тем более мерзко, ведь она знала, что отец Кая убил в схватке ее биологического отца. Кай неоднократно говорил ей о том, что его отец всю жизнь казнил себя за это, но никакие слезы сожаления не могли вернуть Питера Армстронга. На Солярисе Кай полностью реализовал свои воинские таланты, те самые, за которые его так уважали и Таман Мальтус, и другие элементалы из Нефритовых Соколов. Но тем сильнее были разочарование и боль Дейры.
«Мой сын никогда не узнает, что его отец — Кай Аллард-Ляо, — думала она, глядя на Дэвида, — и никогда Кай не увидит и не прикоснется к своему сыну».
Она снова вздрогнула, вспомнив, как оскорбил ее Кай отлетом на Солярис. Как он тогда изменился! Дейра даже не могла представить себе, что человек может так внезапно перемениться. Ей было известно, что Кай узнал о смерти отца, покинув Альину, и, может быть, поэтому он отправился на Солярис. Но что послужило причиной происшедших в нем изменений?
Однако в глубине души Дейра прекрасно знала, почему Кай так изменился. Как бы высокомерно это ни звучало, но причиной была она. Она оттолкнула его.
Неоднократно говорила она Каю, что не может оставаться с человеком, чей кругозор ограничивается войной. И этого оказалось достаточным, взыграло его уязвленное самолюбие, и назло Дейре Кай отправился на Солярис испытывать судьбу на гигантских смертоносных аренах.
Дейра посмотрела на своего приемного отца:
— Кланы делают из своих детей солдат, убийц. Мой сын таким никогда не будет. Война — грязное, страшное занятие, и я не допущу, чтобы мой сын оставался там, где войны и убийства считаются допустимыми вещами, которыми можно гордиться...
— Твоя позиция мне ясна, — ответил Рой, — но каким образом ты сможешь ограничить мальчика от насилия? Как врач, ты знаешь, что иммунитет к болезни вырабатывается только при соприкосновении с самой болезнью. Ты противоречишь себе.
— Твоя хитрость мне понятна, — парировала Дейра, — но ты кое-что упускаешь — там, где мы будем, я научу Дэвида бороться с насилием мирными средствами, я научу его лечить, а не увечить. Таким образом он не только приобретет иммунитет, но и научится излечивать людей от синдрома насилия. Как бы я хотела, чтобы все люди излечились от этого страшного заболевания!
Рой Лир расслабленно откинулся на спинку кушетки.
— Как ты похожа на свою мать! Вы загораетесь идеей, которая сама вас и подпитывает, пока вы ее стремитесь осуществить. Но она же вас и ослепляет, вы не видите очевидных вещей, явных причин, по которым ваши увлекательные и яркие фантазии в принципе не могут быть осуществимы. И то, что сейчас происходит в нашем доме, Мэрилин, — яркое доказательство моей правоты. Дейра и Дэвид уходят от нас, вот и весь результат.
Тихонько всхлипывая, Мэрилин погладила Дэвида по головке:
— Что ж, попытаюсь сделать что-нибудь.
— Сделай так, дорогая, — Рой ласково погладил руку жены, — чтобы эти четыре дня были для них самыми счастливыми. Вспоминая о них, они, может быть, быстрее вернутся.
Мэрилин смахнула ладонью слезы и заставила себя слабо улыбнуться:
— Постараюсь, дорогой. Ну что, — обратилась она к Дэвиду, — пойдешь помогать бабушке печь печенье?
Мальчик охотно кивнул и, взяв ее за руку, повел на кухню.
— Нам с мамой повезло, что мы встретились с тобой, — сказала Дейра, глядя на печальное лицо Роя.
— Мне повезло больше, — задумчиво ответил Рой. — Тогда я переживал совсем не лучшие времена, и твоя мать здорово помогла мне. Она не хочет, чтобы ты уезжала, но это диктуется простой заботой о тебе. Она всегда жила только тобой и твоими интересами.
— Я понимаю, но иногда ее заботливость становится обременительной. — Дейра помолчала. — Значит, ты считаешь, что я совершаю ошибку, уезжая на Цюрих? Меня ослепила идея?
Рой Лир пожал плечами, встал и положил свою мясистую ладонь на руку Дейры.
— Не знаю, Дейра, не знаю. — И затем добавил: — Надеюсь, что не знаю.
Дейра улыбнулась и тоже поднялась с кресла.
— И я тоже надеюсь. — Она поцеловала Роя в щеку. Он крепко сжал ее руку и тихо произнес:
— Единственно, прошу тебя запомнить, Дейра, что бы ни случилось, здесь у тебя есть дом, куда ты можешь в любой момент вернуться. И здесь тебя никто ничем не упрекнет и ни о чем не спросит.
VII
Солярис-Сити, Солярис-7, Маршрут Тамаринд. Федеративное Содружество 10 января 3056 г.
Запретив беспокоить его кому бы то ни было, Тормано Ляо в полном одиночестве сидел в изумрудном зале космодрома Солярис-Сити. Он органически не переваривал те минуты, когда ему приходилось переезжать из своего особняка, находившегося в секторе Катай, на этот холм в секторе, принадлежащем Дому Дэвиона. Границей между этими двумя районами служила архитектура. Серые здания территории Дэвионов, угловатые, помпезные и бездушные, казалось, подчеркивали мрачность Солярис-Сити.
Стоял тот редкий солнечный зимний день, когда можно было любоваться всей панорамой города, и желающих насладиться видом было предостаточно, но двое высоких, подтянутых охранников преграждали путь каждому, кто вознамеривался полюбоваться видом из окна рядом с Тормано. Его не интересовали другие пассажиры, равно как и расстилавшийся перед ним город не впечатлял его с точки зрения эстетики. Он смотрел на столицу, разделенную на сектора, как на коварную шахматную доску.
Напротив космодрома, за рекой Солярис, располагался наиболее привлекательный из секторов, сектор Кобе. Занимающий часть отлогого склона, этот живописный район состоял из зеленых островков, перемежающихся с очаровательными, искусно сделанными домиками, будто бы сошедшими с японских гравюр тысячелетней давности. Низкий туман, всегда окутывающий город, вначале рассеивался над Кобе. Этот район мог вполне служить образцом того, каким должен быть Солярис-Сити.
Тормано покачал головой, он знал, что прелестные домики и чувство собственного достоинства — это все, что позволяло сектору, принадлежащему Дому Ляо, как-то сводить концы с концами.
Да и этому уже приходил конец. До последнего времени население Кобе жило исключительно на гигантские прибыли, приносимые нелегальной торговлей головидами битв на Солярисе. Но кланы сильно потрепали Конфедерацию Капеллана и отхватили от него добрую треть его миров. Курочке, несущей золотые яички, отрубили голову, торговля нелегальным товаром умирала. Изо всех сил сектор пытался сохранить лицо и выглядеть, как и раньше, отгоняя от себя мысль о неизбежно приближающемся крахе.