Потом мы поехали на воинское кладбище, к Галине Леоновне. Лёва покорно начал щипать травку и там. Дядя Марик, который в общем-то, конечно же, нервничал, не помню уже по какому поводу сказал Лёвке что-то резкое. Я патетически продекламировала: «А ну, поворотись-ка, сынку! Экий ты смешной стал какой!» Расслабленный Лёва посмотрел на меня с незлобивым упреком. У моего папы сработали ассоциативные связи и он обрадованно (но почему-то обращаясь ко мне) процитировал: «Чем я тебя породил, тем я тебя и убью». И тут Лёва впервые от души рассмеялся - заразительно и безостановочно, как в детстве. Он сидел на земле и, давясь от хохота, убедительно просил папу сообщить заранее, когда он соберется проделывать этот номер. «Черт с ними, с деньгами на билет, - заходился со смеху Лёва, - но я хочу это видеть!»
Когда мы уже усаживались по машинам, папа вежливо спросил у Лёвы, зайдет ли он попрощаться. Тут Лёва снова сделал стойку ошпаренного кота и выразительно посмотрел на папу, что должно было означать: «Ну, это уже слишком».
Весь остаток дня и следующий день дядя Марик провел у нас. Лёва тоже где-то отмечался (сепаратно), а моя подруга Кацуля показывала Лёвиной Оле достопримечательности города Вильнюса.
Провожать Лёву в аэропорт еще через день я не поехала, чтобы излишне не расстраиваться и не травмировать Лёву перед перелетом, но убедительно попросила Кацулю, чтобы та прижала его к своей груди от моего имени и помахала ему чем-нибудь на прощание (неважно, чем)...
А потом начались сборы дяди Марика в дорогу. Перед отъездом он должен был сделать массу разных дел: отправить вещи, привести в порядок и сдать квартиру, уладить кучу формальностей с дачей, которую успел продать, но не успел зарегистрировать как узаконенную постройку, урегулировать свои правовые отношения с Железнодорожной больницей и т. д., и т. п.
Мой папа, болея за дядю Марика всей душой, решил помочь ему в сборах, научно организовывая его труд. Каждое утро, часов около семи утра, он звонил дяде Марику и интересовался, чем тот занимается. Ответ был неизменен: дядя Марик перечитывал всю свою библиотеку с целью отделить зерна от плевел (то бишь те книги, которые он отправит, от тех, которые оставит). Этим он безотрывно занимался все оставшиеся до отъезда полтора месяца.
- Голуб, - кричал папа в телефонную трубку, - кончай хернёй маяться! Отправляй все, почитаешь там, на досуге. Ты же ничего не успеешь!
- Успею, - упрямо отвечал Голуб и продолжал читать.
Периодически папа давал ему полезные советы и напутствия по всем вопросам личной жизни, проверяя при этом глубину почерпнутых Голубом из книг знаний.
- Голуб, - многозначительно спрашивал папа по телефону в половине седьмого утра (желая, по-видимому застать Голуба врасплох), - а ты читал «Короля Лира»?
- Конечно, - вежливо отвечал спросонья дядя Марик.
- Ну, и про что там пишут?
- Как про что? - удивлялся дядя Марик. - Про дочерей.
- Ты думаешь, про дочерей? - ехидно интересовался папа. - Ну-ну, посмотрим.
И клал трубку.
На следующий день папа будил Голуба вопросом о том, знает ли тот, в каком возрасте Сара родила Исаака от Авраама.
Дядя Марик, как юный пионер, отчитывался, что, мол, знает - в возрасте ста лет.
- Молодец, - проникновенно говорил мой папа. - Действительно знаешь. Я это, собственно к тому, что у вас там и так все беременные, так ты уж смотри... В смысле предосторожностей. А то сам знаешь... И собачку, собачку Лёвину берегите!
Вскоре дядя Марик принял тактику обороны: он снимал телефонную трубку, коротко отвечал папе на приветствие, тут же клал трубку и продолжал чтение.
Папа не унимался. Он заявил, что дядя Марик два года злостно уклонялся от выполнения супружеских обязанностей и вот теперь его призвали к порядку. По этому поводу папа решил вручить дяде Марику памятный подарок. Он пошел в магазин русской книги и приобрел там сборник наскальной поэзии постсоветского периода под названием «Страдалец жизни половой». Вручение не состоялось по одной простой причине: уровень скабрезности этого шедевра полиграфии оказался таков, что МОЙ ПАПА НЕ СМОГ ЭТОГО ЧИТАТЬ, уже не говоря о том, чтобы дарить такому эстету, как дядя Марик.
За три дня до отъезда Голуба посетила Кацуля, которой Лёвина Оля, уезжая, от имени Лёвы поручила проследить за сборами. Кацуля застала дядю Марика за чтением.