Два с лишним года тянулось это судебное расследование. Адвокат Кузнецов оценил моральный вред от клеветы в мой адрес в пятьсот тысяч американских долларов. Но наш справедливый и беспристрастный отечественный суд, который мы в конце концов все же выиграли, отмерил урон моему престижу в восемнадцать тысяч рублей. Десять тысяч с газеты и восемь с журналиста Симонова. «Майю Плисецкую оскорбили на восемнадцать тысяч рублей» — гласил заголовок в «Коммерсанте». В пересчете по курсу доллара в те дни — на 620 долларов!..
Но суд также обязал газету «Московский комсомолец» опубликовать опровержение, причем тем же шрифтом на первой странице, где и была пущена в свет «дочерняя» утка. И срок был указан. Две недели.
Но… миновал год.
Мои друзья тщетно старались обнаружить в зловредной газете предписанное им судом опровержение. Но так и не дождались оного. Адвокат Кузнецов обращался в Комитет по делам печати и прочие высокие инстанции. Никто и ухом не повел.
Моя незаконнорожденная дочь решением суда была весьма рассержена. Она вновь в сопровождении своей мамаши явилась в Москву и начала походы по кабинетам главных редакторов престижных газет. Я узнала об этом от Старкова, руководившего тогда «Аргументами и фактами». Он позвонил мне, взволнованный, поздним вечером и сказал, что два часа беседовал с дочкой-матерью и имеет намерение опубликовать этот разговор.
— Мне хочется дать информацию от газеты. Вы не поможете мне в этом?..
Когда же эти публичные развлечения закончатся! Таня Кузнецова цитировала в «Коммерсанте» гневные слова моей отвергнутой дочурки; «Что мне, в дураках теперь оставаться? Мессереры это начали, а я доведу до конца. Я ее поставлю на место. Ни одна справка еще от десяти гинекологов не поможет, и Австралия тоже не поможет».
Совсем уж абсурдным было то, что обе Глаговские печатно требовали провести анализ моей крови на ДНК. Печальная тень эксгумированного Ива Монтана вдохновляла их на эти взывания к справедливости. А я-то еще жива. Что мне, три капли крови жалко?
Таня Кузнецова позвонила мне в Литву и напечатала в том же «Коммерсанте» мой ответ: «Чистой воды авантюризм, который кто-то финансирует. Пусть анализ на ДНК сделают матери и дочери Глаговским. Они же под рукой. А моей крови на всех аферистов не хватит». Мои слова Таня вынесла в заголовок своей остроумной заметки о моих злоключениях — «Крови Майн Плисецкой на всех не хватит…».
Крови и нервов действительно уже не хватало. Я, конечно, слышала и читала, как терзают артистов мнимые и подлинные дети. Но когда это происходит с тобой, да еще так беспардонно и нагло, то нервы начинают сдавать. За мою долгую жизнь советская власть натерзала их вдосталь. Ученые медицинские мужи утверждают: нервные клетки не восстанавливаются. Что-то теперь принесут мне будущие годы?..
Никакого опровержения в «Московском комсомольце» не появилось. Поговаривали по-тихому, что за газетой стоит градоначальник Москвы. Это его епархия. И напоминать о неукоснительности судебного решения всерьез никто не будет. Теперь, наталкиваясь на «Московский комсомолец» в газетных киосках, я резко, а когда и бурно реагирую. Никогда не буду покупать сие издание!..
Но правда все же восторжествовала. Поздно, а восторжествовала.
В декабре 2002 года отмечали семидесятилетие Щедрина Как водится, брали интервью для TV, радио, газет. Родиону позвонила его приятельница с давних студенческих лет журналистка Наташа Дардыкина. Он и не знал, что она работает в «Московском комсомольце». Эту газету мы избегали и сторонились, как черт ладана. И вдруг такой разговор:
— Родион, я хочу сделать с тобой большое интервью для моей газеты. У газеты бешеный тираж.
— А где ты теперь, Наташа?
— В «Московском комсомольце».
— Боже, как тебя занесло в желтое логово?
— Что ты так?..
И Родион, волнуясь, рассказывает Дардыкиной всю мою горькую одиссею с лжедочерью. Наташа ничего не слышала и бурно реагирует — еще в советские времена она слыла среди коллег правдолюбкой и не раз получала по шее за свои вольнодумства. Старая еще журналистская гвардия.
— Я бегу к главному. Может, он не в курсе. А если в курсе, я его усовествлю. Мне скоро на пенсию. Никто мне не страшен.