И в те же дни в Манеже открылась выставка моих фотографий. Роскошная, богатая выставка.
Все широченное пространство Манежа увешали моими физиономиями, балетными сценами, репетициями, встречами. На белоснежных стенах, в белых рамах смотрелись они торжественно и ярко. Были представлены и рисунки художника Шахмейстера, который совместно с Ольгой Свибловой приложил немало сил и вкуса для успеха выставки. На четырех экранах одновременно, но не синхронно демонстрировались мои фильмы. Горстки публики застывали у каждого из них и смотрели на мои танцы.
Чем не культ балетной личности…
Но и это было еще не все. В Бахрушинском музее с редкостной любовью и нежностью устроили выставку моих театральных костюмов. И иных аксессуаров. Там в своем ответном слове возле моих фотографий в бежаровском «Болеро» я вспомнила слова академика Петра Леонидовича Капицы о моем выступлении в этом балете:
— В средние века инквизиторы сожгли бы вас на костре, как ведьму.
Очень хорошо, что позже родилась. Взаправду неизвестно, чем бы могло закончиться…
В те же дни в кинотеатре «Иллюзион» целую неделю показывали мои фильмы. Собрали столько, что и меня удивили. Вообразить не могла, сколько хроникальных пленок уцелело в кинохранилищах. Малые интервью, репортажи о премьерах, визиты иностранных лидеров, для которых танцевала, мои премьеры на зарубежных сценах. Видимо-невидимо всего. Это помимо специальных телефильмов и экранизаций.
Приятно, что публика дружно ходила. Даже продлили мой маленький кинофестиваль.
А чуть загодя Андрис Лиепа осуществил давний замысел Валерия Головицера, собравшего со всего бела света триста моих фото разных лет, которые я факсимильно прокомментировала, И выпустил роскошный раритетный альбом под бежаровским «кодом» «Ave Майя».
Чем не культ балетной личности…
А телевидение давало фильм за фильмом о моей персоне. И старые. И новые. Подготовленные телевизионщиками к юбилею.
Пишу и настораживаюсь. Какая хвальбушка. Но как же не рассказать обо всем. Умолчать. Сколько искреннего старания и труда положили люди, чтобы все это собрать и представить москвичам. Как теперь говорят политики — «в одном пакете».
На центральный вечер-Гала Ратманский собрал сильную сборную Европы. Одно перечисление участников способно, верно, утомить читателя. Но мне хочется сколь можно детальнее рассказать обо всем и обо всех. Так непривычно и неожиданно представление было задумано и осуществлено.
Спектакль начался с хорошо знакомою публике древнего «Дон Кихота». Ничто, казалось, не предвещало сюрпризов. Лишь партии Китри и Базиля были разделены между тремя-четырьмя премьершами и премьерами. Часть из них представляла Большой (Александрова, Захарова, Уваров). Другая часть — престижные балетные труппы. Кожокару, Кобборг (Королевский балет Великобритании), Вальдес, Карреньо (Национальный балет Кубы). Они так стремительно сменяли друг друга, что мне это напомнило накал хоккейного матча. Когда замену игроков тренер производит на ходу, не сбавляя темпа схватки. Эти быстрые смены добавляли азарта танцовщикам. Кто лучше. Кто сильнее.
После вариации Китри в зале притемнили свет, и на широченном экране, появившемся неизвестно откуда на фоне безмятежного солнечного испанского пейзажа, возникла я, танцующая ту же вариацию. На очень крупном как бы плане.
Зал бурно среагировал. Теперь уже в реалии я появилась на сцене, словно сойдя с киноизображения в гущу барселонской толпы. Участники представления уступили мне все пространство, и, сделав приветственный широкий круг, я взяла в руки микрофон, почтительно преподнесенный мне в старинном реверансе Рыцарем печального образа.
Сказано мной было что-то вроде:
— Этот спектакль идет полтора столетия. Танцевала его я уйму раз повсюду. А сегодня хочется увидеть «Дон Кихота» по-современному, по-новому…
И на сцену под музыку Минкуса, как горох из лукошка, высыпали ребята группы брейк-данса «Da Boogie Crew». Дансантная ритмичная музыка неожиданно здорово подошла к головоломным (в прямом смысле этого слова) трюкам молодых бесстрашных гуттаперчевых парней. Как и положено, по ходу финала сцены первого акта пошел занавес…
Но занавес был совсем непростой. К Кремлевскому дворцу отношения он не имел. Как удалось Ратманскому и Чернякову осуществить свою дерзкую затею с привозом с запыленных складов давнего, тяжелого, парчового занавеса советских времен? Почти истлевшего, уже было распавшегося на золотые нити. Но по-прежнему торжественного и официозного. Всю свою жизнь протанцевала я, общаясь с этим символом театра, эпохи, времени. Моего времени. Времени, в котором я жила и танцевала.